конечно, что и знатные заглядывали, но то все больше если оказывались в ремесленном квартале по делам и желали подкрепиться. Но случалось, что и специально сюда приезжали, да останавливались на несколько дней.

– Адам.

– Ну чего кричишь. Сейчас подойду.

– Ты давай иди. Не за кружкой пива пожаловал.

– Ага, понятно. Стало быть с жалобой разобраться,– утирая руки и ухмыляясь, все же подошел трактирщик к капралу.

– Ну да. Вот этот господин говорит, что твой вышибала его ударил, ни за что, ни про что.

– Вот прямо так и сказал?

– Ты не ухмыляйся. Дело-то серьезное.

– Это с какой стороны поглядеть. Как с моей, так и выеденного яйца не стоит. А, нет, стоит. Вернее, не стоит ему тут показываться,– сияя улыбкой как золотой, выдал трактирщик.

– Адам.

– Все, все, больше не буду. Уважаемый, а что же вы не всю правду рассказали? Отчего не помянули, что ударили старуху?

– Да не бил я ее, пнул просто нищенку, чтобы на дороге не стояла.

– Какую нищенку?– Тут же встрепенулся капрал.

– А это он, Грэм, так матушку Аглаю называет.

– Он ударил матушку Аглаю.

Не только взгляд капрала посуровел. Остальные стражники тоже, тут же устремили на купца строгий взор, не предвещающий ничего хорошего. Да что тут вообще происходит, в этой столице графства. Толи дело Несвиж. Он никогда не торговал в Хемроде, бывая тут только проездом. И сюда его нога не ступила бы, да только тут неподалеку проживал знатный сапожник у которого он хотел заказать сапоги, вот и забрел.

– Значит ударил.

– Не ударил, а только пнул нищенку.

– Ты купец, рот-то прикрой,– строго оборвал капрал. И вот ведь. Вроде и голоса не повысил, а сразу же захотелось заткнуться и помалкивать в тряпочку.– Не местный ты, и дел здесь думаю не имеешь, а потому я тебе объясню только раз, а дальше сам думай. В этом квартале,– Грэм, обвел рукой окрест, словно обозначая о каком именно месте идет речь,– все кому под тридцать или едва минуло прошли через руки этой благословенной женщины. Она подтирала задницы и носы всем окрестным ребятишкам. Даже мои орлы, все прошли через ее руки,– кивнул капрал на сопровождавших его стражников.– Мне удивительно, как тебя тут насмерть не забили,– теперь уже взгляд на трактирщика.

– Матушка Аглая всех урезонила, отправила делами заниматься,– развел тот руки.

– Ага. Она может. Так что уважаемый, шел бы ты своей дорогой и позабыл о том, что тут приключилось.

– На вас королевская власть в графстве не заканчивается,– снова начал заводиться купец, как только до него дошло, что справедливости ему тут не добиться.

– А, ну да, ну да. Ты конечно можешь обратиться к королевскому судье или даже к королевскому управляющему, если тот соизволит тебя принять. Только я тебя дурака, по доброте душевной просто отпускаю, а они пожалуй найдут под тебя какой-нибудь указ. Не понятно. Ладно. Ты дубина, хотя бы понимаешь, что едва не поднял волнение. Все люди окрест чуть не молятся на эту женщину, а ты ее грязным сапогом. Кстати, сын королевского управляющего, жив только благодаря стараниям матушки Аглаи.

В этот момент в трактир зашел старичок, лет под семьдесят, никак не меньше и проследовал прямиком к стойке. Трактирщика он увидел сразу, да только рассмотрел и капрала Грэма, стало быть занят хозяин, а ему именно он и без надобности. Едва завидев его, к стойке тут же подскочила служанка и получив мелкую серебряную монетку, наполнила кружку пива. Странно, чего это старый сапожник в столь неурочный час решил выпить. Он и без того баловался редко, а чтобы вот так, посреди дня, когда еще и время обеда не пришло.

Покончив с пивом, он уже направился было на выход, но рассмотрев купца, которого до этого прикрывал один из стражников решительно направился в его сторону. Подойдя он бросил на стол перед ним мешочек, который приглушено звякнул.

– Твои пятьдесят серебряных, один к одному. И ноги твоей, чтобы у меня не было.

Развернулся и размашистым шагом, как человек чем-то сильно разозленный направился к выходу. Ага. Похоже прознав о происшествии, старик быстро сложил два и два, и тут же направился на поиски купца сделавшего у него заказ, чтобы отдать деньги.

Купец ошарашено посмотрел по сторонам, словно спрашивая, что это вообще такое было. А чего непонятного. Прежде чем пнуть незнакомого человека, который тебе ничего не сделал, подумай, стоит ли оно того. Не обернется ли тебе это боком. А стражники и трактирщик эдак злорадно ухмыляются.

– Ох купец. И как только ты состояние-то себе нажил,– покачал головой капрал.– Сдается мне, что с местными купцами у тебя дела не сладятся, и у ремесленников наших ничегошеньки ты не купишь. Так что возвращайся к себе в столицу или следуй куда следовал. До вечера Адам.

– В ночь сегодня?– Искренне удивился трактирщик.

– Жак приболел, так что придется подменить.

– Ну, тогда до вечера.

Купец про которого как-то все вдруг позабыли посидел еще с минуту, потом встал, нахлобучил на голову берет и с таким видом, словно хотел сказать что здесь творится черт знает что, вышел на улицу.

Еще немного и Адаму уже было не до купца, с его непонятными требованиями. А и то, пусть радуется, что все так удачно для него обернулось. Рэм был не так уж и не прав. Побили бы купчину, как есть побили бы, если не насмерть, то до увечья точно, а тогда началось бы. Что началось бы, лучше не думать. Плохо все было бы, очень плохо. Некогда об том думать, вот и ладушки, эвон работники повалили толпой. Пообедают быстренько и опять на работу. Те кто поприжимистей, с собой какую снедь носят, но хорошие работники предпочитают расстаться с мелкой монетой, чем перебиваться в сухомятку, куском хлеба да сыра. Тот кто работает от души, так же предпочитает и питаться и на круг куда как выгоднее получается.

Наконец поток схлынул и трактир опять погрузился в полудрему. Когда никогда кто заглянет, чтобы опрокинуть кружечку пива. В других трактирах, бывают свои завсегдатаи забулдыги распоследние, которые ради выпивки готовы последнюю рубаху с себя снять, но здесь такого не водилось. Еще отец Адама после переезда начал было их привечать, наливать в долг, все как раньше на прежнем житье, да только матушка Аглая, тогда еще молоденькая, да и матушкой ее никто не величал, воспротивилась этому.

Ну, как воспротивилась. Стала сама не своя, и без того вечно хмурая, а тут еще и трактира начала сторониться. Уйдет на улицу и весь день там и проводит, с ребятишками, которые стали вокруг нее виться, ни куска хлеба не вкусив. И ночевать не идет, а ведь у самой грудничковый ребенок на руках. Всякий раз когда она пропадала, отец Адама тут же на дыбки становился, сам не свой, лично по улицам бегал разыскивал ее и с трудом упрашивал пойти домой. Та упиралась, до последнего, пока он не выпроводит всех пьяниц. Трех раз оказалось достаточным, чтобы путь сюда забулдыгам был заказан на веки.

Поначалу над старым трактирщиком потешались, к безумной молодке относились с подозрением. Кто увидит, что дите рядом с ней, так сразу выбежит и уведет чадо от греха подальше. То что умалишенная, то видно каждому, а какой нормальный родитель оставит с такой ребенка. Но потом все само собой устоялось. Оказалось, что лишив ее разума Господь одарил ее любящим и заботливым сердцем, а главное даром лекарским.

Случилось так, что Жиль известный сапожник, отец большого семейства занедужил. Жили они зажиточно, сапоги мастера дорогого стоили, так что на лекаря не поскупились. С одной стороны глава семьи, с другой, науку старшенькому еще не успел передать, так что вынь последнее и полож, потому как благосостояние на нем держится. Но лекари отступились. Порча. Да не абы какая, а темным мастером наложенная. Этож насколько Жиль кому-то на мозоль наступил, что взяли на себя столько труда, чтобы