большевиков, ни у эсеров, ни у кого другого ничего бы не получилось. А народ поднялся, и в стране совершилось такое, что перевернуло чуть ли не весь мир, а не только жизнь одной страны. Понимаете? Вы сила, мы сила. Нашлись тут лидеры и без меня – это хорошо. Я просто профессионально подошел к вопросу, но народ-то подняли женщины, матери. А мужики где были?

Леонтьев хотел что-то ответить, но в последний момент, видимо, понял, что аргументов у него нет. Или они очень шаткие.

– Вот эта сторона вопроса вообще очень обидная, – вздохнул Антон. – Я помню следователя, Казанцев, кажется, его фамилия. Помню, как разговаривал с этим врачом из травмпункта. Типичные же приспособленцы, иждивенцы и просто трусы. Это ведь понять нужно, что быт, сытый обед и новая машина могут развратить человека, сделать его равнодушным к близким, к соседям. А когда среди населения обывателей становится слишком много, то в городе обязательно появляются оборотни, упыри и вурдалаки. Они именно на этой благодатной почве взращиваются. Почве равнодушия к окружающим. И зачем вам ждать набата?

– Да уж, – хмыкнул, попыхивая «Примой», старый фельдшер, – русский бунт опасен как для той стороны, так и для этой.

– А главное, что можно обойтись без него, – добавил Антон. – Просто не надо быть равнодушными, и не надо жить каждому в своей скорлупе. Поодиночке они нас всех через подвалы и камеры протащат. Через позу «ласточка»!

Где-то в вечернем воздухе гулко ударил большой церковный колокол. Все в комнате вздрогнули от неожиданности и переглянулись.

– Церковь к открытию готовят, – напомнила Антонина. – Говорят, сегодня большой колокол поднимали. На звонницу.