– Вы приказали арестовать этого? – холодно ответил командир омоновцев. – Получите. Это было условием сделки. Вы что, кровищи тут хотите? Надо же ситуацию просчитывать.

– Я вам просчитаю, я вам всем просчитаю! – чуть ли не захлебываясь от злости, заверил Рамазанов, хватая Антона за воротник куртки. – И ты мне, ублюдок, за все ответишь. По полной программе ответишь, гаденыш!

– Как много эмоций, оскорблений, – улыбнулся Антон. – Нервишки, что ли, шалят? Валерианочку пить надо, Рамазанов.

Полковник рыкнул, но ничего членораздельного из его глотки не вырвалось. Он только кому-то махнул рукой, и рядом появились тот самый капитан, вроде бы начальник уголовного розыска, и двое оперативников с кобурами на ремнях. Руки Антону мгновенно завели за спину, на запястьях защелкнули наручники. Он посмотрел на торжествующие лица и подумал о том, что Быкову лучше поторопиться. Бутылка там или не бутылка, а отыграться на нем могут попробовать. Опять же, вопросов у них к нему теперь масса. Что за публичные угрозы, кто он такой на самом деле?

Антон сидел на стуле у окна, поглядывая на Быкова. Алексей Алексеевич был холоден и спокоен, как удав. От него просто веяло ледяным спокойствием, почти могильным холодом, это сильно действовало на допрашиваемых. На Антона Быков не смотрел, хотя уже, наверное, сердился меньше. Антон хмыкнул, представив, как на него сейчас можно сердиться, когда он сидит в таком виде. Здоровенная ссадина на скуле – это когда Антон не очень удачно проехал мордой по краю выщербленной крышки старого стола. Два куска пластыря прикрывают глубокие ссадины. Это уже какими-то предметами: то ли краем наручных часов одного из оперативников, то ли когда Антон упал головой на пол.

Он потрогал бок, осторожно вдохнул и прислушался. Нет, все-таки ребро цело, это просто ушиб. Как в колене, например, которое плохо гнется и мешает ходить. «Ну и ничего, – подумал Антон с удовлетворением, – зато вон они, гаврики, сидят понурые, глаза умоляющие, как у щенков. Щенки и есть. Даже капитан Василков, начальник их уголовного розыска. Сколько ему? Двадцать восемь, двадцать шесть»?

Быков как раз допрашивал Василкова, держа перед собой листы бумаги с объяснениями оперативников и самого капитана. Он соотносил эти объяснения с тем, что писал один из потерпевших и другие свидетели.

– Значит, «…примерно в час в камеру зашел начальник уголовного розыска отдела полиции «Северный» УВД по городу Сарапинску и Сарапинскому району Василков А. П. Он подошел к Самойлову и, ничего не говоря, нанес правой рукой удар ладонью по лицу. Затем оперуполномоченный Рассказов плюнул на него. Допрашивавший Самойлова лейтенант Гранов велел Самойлову раздеться. Самойлов послушал его, снял куртку и джемпер. Гранов нанес Самойлову несколько ударов в грудную клетку. Самойлов стал пытаться объяснять, что он не виноват, но Гранов его не слушал и нанес еще несколько ударов кулаком по лицу… – Быков перевернул листок с таким видом, словно ожидал на обратной стороне увидеть размашистую красивую надпись «Розыгрыш!». Надписи не было, все это было чистой правдой. Жестокой, страшной правдой. – Также в кабинете находился Саблин, который поднял Самойлова и поставил около стены в позу «ласточки». Там он нанес еще несколько ударов кулаком в область грудной клетки. Самойлов стал вырываться и кричать. Тогда Рассказов и Гранов прижали его к столу, а Саблин стал снимать с него штаны. При этом они наносили Самойлову удары по корпусу». Странно, – проворчал Быков. – Кто вас учил? Зачем столько бестолковых ударов? Бить не умеете? Или наслаждаетесь процессом? Ради удовольствия, что ли, все это? – Он покачал головой и стал читать дальше. – «Самойлов вырвался и выбежал из кабинета. Саблин поставил подножку возле двери, и Самойлов вылетел в коридор и упал на пол. Он кричал, чтобы его больше не били. В коридор выбежали Гранин и Саблин, которые затащили Самойлова в кабинет…» Ладно, а теперь что у нас пишет твой подчиненный Гранин. Он… э-э… «…пояснил, что… такого-то числа опрашивал гражданина Самойлова И. Н. Во время допроса Самойлов вел себя неадекватно, несколько раз сам себя ударил кулаком по лицу, затем ударился головой о входную дверь и выбежал в коридор. В коридоре Самойлов упал на пол и стал биться головой об пол. Проходившие мимо оперуполномоченные Саблин и Рассказов подняли его и завели в кабинет». Какие у вас тут люди интересные живут, – уставился Быков на капитана. – Бьются головами обо все на свете, сами себя кулаком в лицо бьют. А еще у нас тут опрошенный по данному факту оперуполномоченный Давыдов есть, который пояснил, что… Что он тут пояснил? Что вечером он услышал шум, а выйдя в коридор, увидел молодого человека, который кричал и бился головой об пол. Свое поведение он объяснил психическим расстройством. Значит, повалялся, побился, потом встал и пояснил. Как вы вообще тут работать можете, с ума до сих пор не сошли, а?

Быков отложил очередной лист бумаги и взял следующий.

– Результат меня тоже поражает. Итог, так сказать! «В ходе проведенной проверки объективных данных, свидетельствующих о превышении должностных полномочий сотрудниками милиции ОП № 4 «Северный», не установлено. Оснований для возбуждения уголовного дела по п. «а» ч. 3 ст. 286 УК РФ не имеется». Так что, товарищ бывший капитан, хотя, – махнул рукой Быков, – какой ты мне товарищ, упырь ты, милый, вурдалак! Ты мне объясни, мне, человеку, который честно дослужился до полковничьих погон, кто у вас первый додумался, что все люди вокруг пустое место, что их можно, как кукол, рвать, калечить? Это же люди, Василков, люди! Ты что, забыл, что это такое?

Беседы с Василковым не получилось. Он угрюмо молчал и не поднимал глаз. С другими оперативниками еще что-то можно было обсудить, но они только раскаивались и валили все друг на друга. Самый молоденький Саблин даже расплакался, чем вызвал бурю гнева у Быкова.

Но самый интересный разговор произошел позже. Причем Антон этот разговор откровенно подслушал. Во дворе УВД Быков нагнал Рамазанова, который садился в машину. Алексей Алексеевич просто подошел и придержал рукой дверцу:

– Куда это вы так спешите? В Екатеринбург?

– Что-о? – сделал величественно-гневное лицо Рамазанов. – Не слишком ли вы себя развязно ведете, товарищ полковник? Я должен перед вами отчитываться?

– Пока не должны, но перед генералом отчитаться вам придется. Сразу по возвращении.

– Что это значит?..

– Это значит, что у вас назревают большие неприятности. Жаль, что не такие большие, как у местных, но зарекаться не стоит.

– Послушайте, – вдруг сменил тон на более приветливый Рамазанов, – я, помнится, не так давно предлагал вам мирный договор. Вы меня тогда или не поняли, или посчитали себя всемогущим, неприкасаемым. Вы в самом деле думаете, что, коснись вопрос вашей фигуры, кто-то бросится защищать вас, вытаскивать из трясины, покрывать?

– Пока, надеюсь, причин всему этому нет, – пожал плечами Быков. – А вот вам все это понадобится. И очень скоро. Вы ведь не забыли все мои характеристики. Инквизитор и так далее! У меня есть доказательства, и их достаточно для того, чтобы избавить органы от вас, а то и на кое-что посерьезнее.

– Ну-ну! – грозно проговорил Рамазанов и захлопнул дверцу.

Быков спокойно проводил машину своим сонным взглядом и пошел к зданию УВД. Ему еще сегодня проводить допросы, допросы, допросы…

Антон сидел на кухне и веселился. Антонина с неподдельным ужасом смотрела на его «разрисованное» в камере отдела полиции лицо. Вообще-то Антона волновал вопрос, а как он будет с женщиной прощаться. Кажется, обойдется без сцен. Сергей Викентьевич опять курил сигарету за сигаретой и смотрел в пол. Леонтьев выглядел несколько более довольным, чем обычно. То ли его радовало, что Антон уезжает, то ли то, что он, связавшись с Антоном, оказался «на коне», и теперь можно ждать повышения по службе.

– Жаль, конечно, – с грустной улыбкой сказал Антон. – Жаль, что наше знакомство произошло на такой печальной почве. Но вы сами виноваты.

– Мы-то чем виноваты? – мгновенно буркнул капитан.

– Всем, особенно своей пассивностью. Подождите, не перебивайте, – попросил Антон, – я уж договорю. Понимаете, слова о том, что народ сам создает судьбу своей страны, – не пустые и модные слова. Давайте не будем далеко забегать. Возьмите Октябрьскую революцию 1917 года. Жил народ, жил по- разному, а ведь подняли его на переворот. Если бы был до такой степени равнодушным, то ни у