Авророй он словно бы заряжается энергией, и хочется жить, по-новому жить. Он каждый день делает зарядку, увеличивая нагрузку. Он в поисках новой работы или допол-нительной нагрузки. Однако, то ли у него уже возраст не тот, то ли он не вписывается, в новое так называемое «рыночное» отношение по- российски, где о науке особо не пекутся, а довлеет лишь денежный вопрос, — нужны связи, предприимчивость, деловитость, чего у Цанаева нет. А Аврора ему говорит:

— С вашим бы потенциалом, вы здесь, в Европе, жили бы как положено профессору жить.

— Я ведь языка не знаю, — отвечает Цанаев, — да и возраст не тот, чтобы жизнь заново начинать. Дети взрослые, семья, — а она ему радостно говорит:

— По-моему, вы и курить бросили.

— Ты это заметила? — удивлен Цанаев.

— Конечно, хрипоты нет, кашель и одышка пропали… Берегите себя, вы ведь известный ученый. На ваши труды и труды вашего отца здесь часто ссылаются, ценят вас, — а в следующий раз она вдруг спросила: — Гал Аладович, я уже завершаю работу над грантом, и хочу за докторскую взяться. Вы не поможете мне? Станете моим научным консультантом?

— С удовольствием. Тем более, что материала для диссертации в избытке.

Так, или примерно так, они общались в течение некоторого времени, и если случалось, что Цанаев по каким-либо причинам задерживался со звонком, тогда она грустно говорила:

— А я вчера ждала вашего звонка. У вас все нормально?

— Нормально, — отвечает Цанаев. — Эти дни бегал, работу поприличнее искал. Без толку. Старый.

— Вы не старый, далеко не старый, — успокаивает Аврора.

— Я хочу тебя видеть. Я не могу без тебя. Я люблю тебя, — уже не в первый раз говорит Цанаев, а она в ответ:

— Вы женатый человек, не говорите так.

— Я не имею права любить?

— Не говорите со мной об этом. Прошу вас.

— Но я люблю тебя.

— Не говорите этого.

— Сказал. Буду говорить… А ты любишь меня?

— Нет. Женатых не люблю.

— Я разведусь.

— Я не буду с вами общаться.

— А диссертация?

Долгая пауза.

— Другого консультанта найду. Прощайте, — она прервала связь, и так получилось, что Цанаев не стал вновь набирать, он по тону Авроры, по интонации ее голоса почувствовал, он знал, что она тоже любит, но вряд ли когда признается, может, вновь вовсе связь прекратить, и вдруг так оно и случилось: неделю, десять дней он постоянно ее набирает — телефон отключен.

Цанаев встревожен, раздражен, места себе не находит, а жена:

— Что с тобой? Совсем бледный… Пойди в баньку с друзьями, расслабься, пообщайся, может, работу поприличнее найдешь.

— Ищу, не берут.

— Да, сдал, состарился… Вон, твои ровесники все при делах, а ты профессор, гроши получаешь.

Эта вечно гнетущая тема в их семье, и сам Цанаев думает так же, ведь только дееспособного мужчину, а не какую-то мямлю, могут полюбить женщины. Да любимая вновь неожиданно пропала, а мысли Цанаева только об этом.

А тут жена, ухмыляясь сообщает:

— Говорят, твою Аврору здесь арестовали, как пособницу боевиков.

— В Москве? Она ведь в Норвегии.

— Ха-ха-ха, ну и профессор! Водит она тебя за нос… Ой-ой, как побледнел… Чем об этой дуре думать, лучше работу ищи.

Цанаев так и поступил, в Интернете стал искать информацию и нашел, лишь одна строка: «В Москве задержана сестра известных боевиков Таусовых, прибывшая из-за границы».

Он не знал, что делать, как быть. Позвонил старому другу Ломаеву:

— Ведь она была в Норвегии, — говорит Ломаев. — Такие гранты получала. Может, того… действительно, на Запад или Восток работала?

— Что ты несешь? — возмущен Цанаев. — Аврора — чистая девушка, и ты сам это знаешь.

— Но братья у нее боевики. Историю ведь не перепишешь.

— Их давно нет в живых.

— А друзья, родственники, связи остались.

— Какие «связи»? Аврора — ученый, племянников хочет на ноги поставить.

— Не знаю, — холоден голос Ломаева.

Цанаев не знает, что ему делать, как Авроре помочь, где ее искать. Он вспомнил о майоре Федорове, но его визитку выкинул. Еще день-два Цанаев был в смятении, как Аврора сама позвонила:

— Гал Аладович, простите за беспокойство. Хотела в Грозный полететь на годовщину смерти отца, по племянникам соскучилась. А в Москве прямо в Шереметьево задержали. И знаете, кто меня допрашивал?

— Майор Федоров?

— И Федоров был, а второй, не поверите, Бидаев.

— Бидаев? — изумился Цанаев. — Так его ведь вроде подорвали.

— А это его сын, уже капитан.

— И что?

— Вначале по протоколу: откуда, куда, зачем? А потом заявляет: «Ты знаешь, что мой отец у твоего дома погиб?» Я говорю: «У нас дома нет, жилье снимали. Там жили дети и сноха. А меня и вовсе в то время в Грозном не было». А он: «Неважно… Для меня его гибель связана с тобой», — наступила долгая пауза.

Цанаев не выдержал:

— А ты что?

— А я его спрашиваю: «Мстить собираешься?» А он: «С женщинами не воюю… Племянники подрастут, тоже Таусовы… яблоко от яблони…» — Аврора вновь замолчала.

А Цанаев, зная ее:

— Что ты сказала?

— Сказала, что такие, как он и его отец, не воины, не мужчины, и воевать, даже с женщинами, не способны. Только стучать и деньги вымогать. А с племянников волос упадет… А он, усмехаясь: «И что? Своим лесным братьям скажешь?». Он начал меня провоцировать, а я в ответ: «Никаких лесных братьев не знаю, вы их знаете. А разберусь сама».

— Разве можно так с ними говорить?! — переживает Гал Аладович.

— Нельзя. Не выдержала, — Цанаев слышит ее всхлипы.

— Ты плачешь, Аврора?

— Я вам так благодарна, Гал Аладович, вы заставили меня плакать. Для меня это облегчение.

А Цанаев вспомнил ту ночь в Норвегии:

— Аврора, прости.

— Да ладно, сама виновата.

Вновь долгая пауза, и чтобы поменять тему:

— А в Грозный не полетела?

— Знаете, от этих спецслужб добра ведь не жди… Грешить ни на кого не хочу, может, сама потеряла, но у меня прямо в аэропорту пропал кошелек: деньги, кредитки. В общем, я рисковать не стала. У меня был обратный билет, дату поменяла и тут же обратно в Норвегию… Больше в Россию ни ногой, и племянников постараюсь вывезти, — она уже явно плачет.