В руке у меня карта с красными сердечками, и я почти чувствую, как они бьются. Бьются и ждут, когда я на них посмотрю.
Часть 4
МУЗЫКА СЕРДЕЦ
А
Музыка сердец
В голове играет музыка — черно-красная, будто карточные масти.
Дело происходит на следующее утро.
Следующее — после вечера, когда я получил червового туза.
Такое ощущение, что у меня похмелье.
После того как фильм кончился, мы зашли к Берни. Он мирно спал в проекторской. И мы, успокоенные, вышли на Ариэль-стрит. Уже стемнело, было тепло и влажно, кроме нас на улице только один человек. Парень сидел, отвернувшись, на старой ободранной скамейке.
Сначала я не придал этому значения, настолько меня потрясло все случившееся. А потом обернулся — глядь, а парня-то уже и нет.
Исчез.
Одри что-то спрашивает, а я не слышу. Ее голос звучит где-то далеко-далеко, за пределом слышимости, словно кто-то пытается докричаться до меня после взрыва. Сначала я удивился — мол, что это, а потом понял. Конечно. Это красные сердца и черные слова. Пульс карты.
Музыка сердец.
Теперь-то я совершенно точно знаю: парень на скамейке — тот самый, что заходил в кинотеатр.
Может быть, он привел бы меня к человеку, посылающему карты.
Может быть… может быть. А может, и нет.
Мы шли по улице, и оглушающее сердцебиение постепенно затихало. Вскоре я по-прежнему ясно различал звук шагов и голос Одри.
И вот настает утро, а в ушах у меня все тот же сумасшедший пульс.
Карта лежит на полу.
А рядом с ней вытянулся Швейцар.
Я закрываю глаза, но даже так вижу только черное и красное.
«Это последняя карта», — уверяю я себя. И, перевернувшись на бок, снова засыпаю, хотя в голове по-прежнему бешено колотится музыка сердец.
Мне снится, что я убегаю.
На машине.
Швейцар сидит на переднем сиденье.
Видимо, это потому, что он спит рядом с кроватью и отчаянно воняет.
Но сон все равно замечательный — как финал американского фильма, в котором главный герой и его девушка садятся в машину и уезжают к закату, а перед ними лежит весь мир.
Вот только в машине сидим я и Швейцар.
А девушки нет.
Самое противное в том, что я считаю, будто это не сон. Пробуждение оказывается очень неприятным: где же машина? Где убегающее вдаль шоссе? Слышен лишь храп Швейцара. Пес спит, и его задняя нога лежит прямо на карте. Да уж, теперь мне до нее не добраться. Пусть уж Швейцар спит как спит, не буду его теребить.
В ящике комода карты дожидаются последней товарки.
Я сделал все, что требовала каждая из них.
«Пусть это будет последняя», — думаю я, встаю на колени и зарываюсь лицом в подушку.
Это не молитва, конечно, но что-то очень-очень похожее.
Проснувшись окончательно, я отодвигаю Швейцара и снова читаю написанное на карте. Почерк тот же, что и на остальных. В этот раз на тузе черными чернилами выведено:
Чемодан
Кэт Баллу
Римские каникулы
Я более чем уверен, все это названия фильмов. Хотя ни одного из них, по правде, я не видел. «Чемодан», кстати, совсем недавно вышел. Понятно, что в кинотеатре на Ариэль-стрит его не показывали, но я убежден, что он с успехом шел в каком-нибудь небольшом, но популярном у богемы месте. Кажется, это был испанский ремейк какой-то гангстерской комедии, в которой мельтешили наемные убийцы, свистели пули и фигурировал чемодан, полный швейцарских франков. Другие два фильма мне совершенно не знакомы, — зато известно, к кому обратиться за помощью.
Я готов к действию, но за несколько дней до Рождества на работе начинается форменный аврал. Перед праздниками всегда напряженно, поэтому я беру дополнительные смены и работаю по ночам. Туз червей лежит в кармане рубашки. Пусть поездит со мной — во всяком случае, пока все не закончится.
«А это когда-нибудь закончится? — спрашиваю я себя. — Они… или… оно… в общем, когда-нибудь от меня отстанут?»
Правда, и так понятно, что все произошедшее сохранится в памяти навсегда. Будет настойчиво возвращаться снова и снова. Меня также посещает неприятная мысль, что воспоминания эти будут благодарными. Неприятная — потому что очень не хочется думать об этом как о чем-то хорошем. Во всяком случае, пока все не закончится. А еще я опасаюсь, что никакого конца не будет. Все это продолжится в воспоминаниях, которые будет просовывать в голову память. Она, знаете ли, вооружена таким здоровенным топором. Прорубила окошко в мозгу — и давай пропихивать прошлое.
Впервые за много лет я отправляю рождественские открытки.
Правда, не очень обычные. Без всяких там Санта-Клаусов и елочек. Отыскав дома пару старых колод, я вытаскиваю из них тузы. На каждой карте пишу по короткой записке и запихиваю ее в маленький конверт — один для каждого адреса, по которому мне пришлось побывать. На конверте выведено: «С Рождеством! Эд». Даже к братьям Роуз такой отправился.
Перед вечерней сменой я развожу открытки по городу. От большинства почтовых ящиков мне удается смыться незамеченным. Вот только у дома Софи меня разглядели, но там я не особо прятался.
К Софи у меня особое отношение. Почти чувство. Возможно, часть меня влюблена в эту девушку — ведь она, прямо как я, никогда не приходит к финишу первой. Но в глубине души дремлет знание, что дело не только в этом.
Она красавица.
Причем красива особенной красотой.
В общем, я кладу конверт в ее почтовый ящик, разворачиваюсь и быстро иду к машине. Голос Софи
