Генерал сказал, что было бы целесообразно МНС на некоторое время под каким-либо предлогом удалить из Москвы. А за это время... Полковник приказал Сотруднику убрать МНС любым способом из Москвы, вернее, посадить МНС за хулиганство на пятнадцать суток. Посоветовавшись с Генералом, Полковник это предложение отклонил. Сотрудник позвонил в институт. Ученый Секретарь сказал, что можно было бы устроить командировку. Но на ближайшее время таковых не запланировано. А что, если дать ему творческий отпуск и отправить в дом отдыха?! Здорово! Ему и в голову не придет, что тут... Тем более, он сейчас, кажется, прихворнул.

Когда заболевают академики, профессора и прочие персоны высших категорий, это никого не удивляет и не возмущает. Им это положено по чину. Их болезни вызывают лишь чувство законного сожаления. Чтобы врачи и общественность поверили в их болезнь, достаточно одного их слова или даже отдаленного намека. Любая их болезнь воспринимается окружающими как событие чрезвычайной важности. Даже слово «геморрой» в ассоциации с их именами звучит почти как «инсульт», «инфаркт», «рак». Когда, например, Петин в очередной раз симулировал воспаление предстательной железы, в институте целую неделю ничего нельзя было услышать, кроме шелестения звуков «предста», «ста», «пред», «уста», «статель», «тат». Вирусик, искренне убежденная в том, что предстательная железа закрывает и открывает по мере надобности задний проход, сообщила по секрету всему институту, что Петин теперь все это делает через нос с помощью сверхсовременного японского электронно-вычислительного аппарата.

Это — в отношении высших персон. А скажите, например, что МНС заболел, никто не поверит. Скажут, симулирует. И будут возмущаться безыдейностью нынешней молодежи. А если вы скажете, что у МНС геморрой, весь институт будет потешаться целую неделю. Ну а если уж станет известно, что у него с предстательной железой что-то не в порядке, то даже Вирусик догадается, в чем дело, и институт будет хохотать до слез по крайней мере две недели. И МНС немедленно вычеркнут из списка кандидатов в кандидаты в члены КПСС. Зачем в нашу партию пускать лиц с сомнительными заболеваниями (наверняка гомосек!), если здоровых девать некуда!

Но МНС на самом деле заболел. В поликлинике дважды измерили температуру и неохотно выписали бюллетень. Тридцать восемь градусов для младшего сотрудника — пустяк, мог бы и не отлеживаться. Ты думаешь, он лежать будет? — сказала врачиха сестре, когда МНС покинул кабинет. Ничего подобного! Сейчас пойдет и напьется до бесчувствия. И к вечеру будет здоров как бык. Они все теперь такие!

Добравшись до дома, МНС плюхнулся на тахту и впал в бредовое состояние. Появились Маркс? Ленин, Сталин и прочие и склонились над ним. Ого, сказал Берия, пощупав его лоб, наверняка под сорок. Не беда, сказал МНС, небольшое усилие воли — и через несколько часов я буду здоров. Я это умею. А там — три дня гуляю по бюллетеню. Красота! А раз уж вы здесь, я вам прочитаю краткую лекцию по медицине.

На здоровье я не жалуюсь. Но совсем не потому, что не имею для этого оснований, а потому что имею основания не делать этого. Наши врачи не лечат, а лишь принимают меры к тому, чтобы их не обвинили в том, что они не лечат или что больной загнулся по их вине. Поэтому они заставляют пациентов делать бесчисленные анализы и признаваться на всякий случай во всех возможных болезнях, исписывая в медицинских карточках страницу за страницей. А если нужно дать пациенту справку о состоянии здоровья, то заключение врачей зависит от общих высших установок, соображений собственной безопасности и намерений начальства в отношении данного пациента. Когда, например, Петину захотелось взять меня в качестве переводчика на международный конгресс, меня за пару часов обследовали в поликлинике для,докторов наук и выдали справку, что я здоров, хотя я еле на ногах держался после перепоя. Но когда мне самому захотелось поехать туристом в ту же страну, я две недели потерял в своей поликлинике для всякой научной мелкоты. И хотя я был весел и здоров, у меня нашли гипертонию и гипотонию одновременно, стенокардию, склероз, гастрит и многое другое. Даже видавший виды главный врач, отказавшись подписать мне справку о том, что я по состоянию здоровья годен к поездке за границу, признался, что они перегнули палку. А когда узнал, что «заграница», куда я собирался, есть всего лишь Болгария, он совсем подобрел и вычеркнул несколько моих «болезней». Но справку все-таки не подписал. Потом я захотел увильнуть от военных сборов и напомнил о своих «болезнях». Но тот же главврач отказался подписать мне справку о том, что я по состоянию здоровья не годен к службе в армии, хотя служба в армии куда тяжелее, чем поездка за границу. И мне пришлось три месяца оттрубить на сборах пехотных политруков запаса.

Моя покойная бабушка постоянно твердила не столько мне (я был здоровым ребенком), сколько самой себе (она была вечно болеющей старухой): самое главное — не болеть. Для нее не болеть означало, чтобы руки и ноги целы были. Неприятности с внутренними органами она считала не болезнями, а недомоганиями. Душевные болезни она вообще не признавала, считая их причудой господ. Мол, с жиру бесятся. С этой точки зрения бабушка выражала общие настроения в стране и генеральную линию Партии в области медицины. В последнее время эта линия несколько покривилась. Стали признавать душевные болезни, но пока главным образом в отношении диссидентов. Недомогания же признали вполне законными болезнями. Начался буквально ураган недомоганий, причем — главным образом среди здоровых. Отсюда — бесконечные очереди в больницах, бумажная волокита, халтура. Уверяю вас, число больных вследствие этого удесятерилось. Именно потому, что недомогания прошлого официально признаны болезнями, люди стали болеть ими на самом деле. Все это — блажь. Мне бы сейчас чекушку внутрь, другой чекушкой растереться, и я бы утром встал, как свежий огурчик.

В этот момент в комнату без стука вошли Учитель и Добронравов. Мы тебя сейчас мигом поставим на ноги, сказал последний. Чекушку внутрь, другую — на растирание, и ты утром встанешь, как свежий огурчик.

Обратимся к привилегированным слоям. Попадание в эти слои в значительной мере стало наследственным. Детям высокого начальства от рождения гарантирован более высокий жизненный уровень, привилегированные учебные заведения, выбор профессии и т.д. Но чтобы удержаться в этом слое и передать свои преимущества своим детям, надо вести себя определенным образом. Но значительная часть представителей привилегированных слоев пробивается в них из низов, делая карьеру по партийным, военным, служебным, творческим и прочим каналам. При этом им приходится так строить свою жизнь, что