И, позабывши про тоску

И помня лишь обычай русский,

Упьемся в стельку иль в доску,

Конечно, снова без закуски.

— Наша партия ничего так не боится, как всякого рода группировок, — сказал Глеб. — Почему? Да потому, что она чует, к чему это может привести. Ведь сама партия возникла как оппозиционная группка. И даже перед революцией она была еще весьма немногочисленной. А что натворила. В наше время, конечно, никакая группа и даже партия не сможет осуществить новый переворот. Но беспорядки посеять и основательно попортить Им нервы может даже маленькая группка. Ты представить себе не можешь, что начало твориться вокруг нас, когда мы заявили о своем существовании, — мы же отпечатали наш сборник в десяти экземплярах, первый экземпляр отослали в ЦК. Занималась нами целая оперативная группа во главе с генералом! Пока не разыскали все десять экземпляров и черновики, за нами буквально в туалет ходили.

— Зачем же вы в ЦК послали? — спросил МНС. — Надо было в «самиздат» или «тамиздат» пустить.

— Это сейчас легко так советовать. А тогда мы были честными коммунистами, посты занимали, надеялись внутри партии обсудить важнейшие проблемы нашей жизни. Я и сейчас не считаю себя диссидентом и не хочу быть им. И если бы мне дали хоть малейшую возможность работать в том направлении, как я хотел, в рамках партийного руководства, я бы снова с головой окунулся в это дело.

— Не дадут.

— Конечно не дадут. А другого пути все равно нет. Я на сто процентов убежден в том, что прогресс нашего общества возможен только как прогресс руководства общества. До тех пор, пока в высшее руководство не будут выходить более молодые (от сорока до пятидесяти), образованные, способные и инициативные люди, никаких серьезных перемен к лучшему у нас не будет.

— В таком случае их вообще не будет.

— Похоже на то. Но не хочется так думать.

— Почему все-таки Хрущева скинули?

— То, что его скинули в зените власти, тоже говорит в его пользу: его не боялись. А попробуй, скинь «добренького» Брежнева, который уже пять лет в состоянии маразма пребывает! Те, кто скинул Хрущева, оправдываются тем, что он их измотал нелепыми и неожиданными проектами, дорогостоящими авантюрами. А назови-ка хотя бы один его авантюрный проект, который они сами не взяли бы на вооружение! Дело не в этом. К концу он начал все более склоняться к решительной перестройке аппарата управления и всего хозяйства. На нашу группку накинулись так зверски еще и потому, что это напоминало хрущевские проекты. Они, кто скидывал Хрущева, испугались за свою шкуру, за свои места и перспективы. А когда Хрущев стал поговаривать о перестройке КГБ, он сам подписал себе приговор.

— Странно, такой опытный политикан, а попался на пустяках.

— Это не пустяки. Он, конечно, был прожженный интриган. Но это у него сочеталось с поразительной наивностью. Потом, он не сумел аппарат своей личной власти заложить на аппарат партийной бюрократии так, чтобы подчинить себе последний. Впрочем, это и не могло произойти. Почему? А ты можешь представить меня, допустим, в роли Секретаря ЦК КПСС? Мы (а я входил в аппарат личной власти Хрущева) были слишком интеллигентными и даже слишком светскими для этого.

Будь я помоложе, сказал Добронравов, я бы непременно сколотил тайную группку. Зачем? Да хотя бы нервы попортить нашим высокопоставленным подонкам. Пара хороших подготовленных и успешных покушений, и Они там даже туалет будут ходить с мощной охраной. И ночи спать не будут. Дело это стоящее. Но нужны молодые отчаянные ребя та. На твоем месте я бы...

МНС установил контакт с Глебом Степинским. Знакомство состоялось в ДЖ тогда-то. Присутствовали такие-то сотрудники Института идеологии и редакции «Вопросы идеологии». МНС интересовался антипартийной группой, организованной в свое время Степинским. Расспрашивал о целях «длясебяиздата», о содержании подготовленного группе сборника, о судьбе членов группы. Степинский обещал све сти его с ними. Потом МНС провожал Степинского домой. Содержание их разговора при этом мне неизвестно.

— Советский империализм — явление весьма своеобразное, — говорит Глеб. — Территории у нас своей в избытке, освоить не можем. Захваты территорий, как таковые, нам не нужны.

— А зачем же мы пол-Европы захватили, в Африку залезли, в Южную Америку лезем?

— Причин тому много. Вот некоторые из них. Мы стремимся сделать все наше окружение подобным нам, чтобы уничтожить базу для невыгодных для нас сравнений, исключить вредные влияния, исключить критику наших по рядков и поддержку диссидентов. Мы очень боимся разоблачений и критики. И вся наша идеологическая демагогия будет прочнее, если не будет капиталистического мира. Затем, мы хотим, чтобы на нас смотрели как на образец, чтобы восторгались нами. Наши вожди жаждут быть вождями в мировом масштабе. Они чуют, что где-то над ними смеются, а это — непорядок. Наш империализм особый — идеологический.

— Не думаю, что наши претензии ограничиваются идеологией.

— Конечно. Конечно, идеологические претензии легко перерастают в обычный захват и насилие. Но и в этом есть одна особенность. В наших захватах занято большое число людей. Им такой образ жизни нравится. Они имеют влияние в системе нашей власти и сами стимулируют наш империализм.

— А что же в этом нового? Обычное стремление населения колониальной державы превратиться в расу господ.

— Это все в перспективе. Я говорю о том, что сейчас и что лежит в основе.

— Где ты пропадал? Я заждалась.

— Гулял с очень интересным человеком. При Хрущеве и в первые годы при Брежневе был крупной шишкой. Потом ударился в реформаторство и покатился вниз. Живой пример тому, что реформаторство свыше заранее обречено на провал.

— А что не обречено?

— Пока не знаю. Но диссидентство само по себе тоже обречено. Скорее всего, эффект может дать