– кто саблей, кто из пистоля, а кто и арканом; кидали не хуже ордынцев. И где только наловчились? Что ни бросок, то заарканена буйная головушка.

Скопин-Шуйский, рубя саблей лихих, то и дело кричал:

– Из кольца не выходить! Держись плеча соседа! Не дозволяй пробить брешь!

Послужильцы держались спокойно, сплоченно, не давая разбойникам разрушить оборону. Одноухий верзила (знать, атаман), верткий, настырный, неистово горланил:

– Не робей, братцы! Казна тут несметная. Бей псов!

Лихие вновь остервенело накинулись. Двое из послу-

жильцев были убиты. Особо напирали на Михайлу Шуйского, но тот так искусно отбивался, так знатно полосовал саблей, что разбойников оторопь брала. Не князь – дьявол на коне! Не подступишься.

Скопин же, быстро глянув по сторонам, внезапно для разбойников крикнул:

– Уходим! За мной!

Рассек лихого, гикнул и помчал по дороге; за ним ринулись послужильцы. Лихие победно загалдели, кинулись к сундуку.

– Наша казна, братцы! Хватай!

Побросав дубины, рогатины и кистени, полезли на телегу, скинули сундук.

– Ломай!

Но тут, как снег на голову, с обеих сторон дороги наскочили послужильцы, наскочили страшно, стремительно; давили, рубили, валили из пистолей. Разбойники, не ожидавшие столь ураганного натиска, сломя голову кинулись прочь от телеги. Казна была спасена.

Царь Василий, узнав о разбойном нападении, руками всплеснул:

– Под самой Москвой воровство! Ну, времечко непутевое.

Долго вздыхал, бормотал, охал, пока не встретился с острыми, напряженными глазами племянника.

– Чего стоишь? Ступай, ступай, Михайла. Мне в Думу пора.

Михайла не шелохнулся, в открытых немигающих глазах его застыл немой вопрос.

– Ступай, говорю! – пристукнул посохом Шуйский.

– Я с той же просьбой, государь. Поставь воеводой на Ивашку Болотникова.

– И не проси! – вновь стукнул посохом царь. – Молод ты рати водить. Ивашка зело хитер да изворотлив. Тебе ли, юнцу, с ним тягаться?

Михайла вспыхнул, светло-карие глаза потемнели, полыхнули гневом.

– Дед мой, Федор Иваныч, шестнадцати лет на ордынцев хаживал. Царь Иван Васильевич ему Большой полк доверил. Воевода Федор Скопин-Шуйский Казань брал. Царь его шубой со своих плеч пожаловал. Дай и мне войско.

– Буде! – в третий раз застучал посохом Василий Шуйский. – Ступай, Михайла!

Михайла выбежал дерзко, без поклона. Сколь же можно сносить царевы обиды?! «Молод рати водить… Юнец!» Нашел недоросля. (Михайла был росл и силен не по годам). Сам от горшка два вершка и других не видит. А уж пора бы разглядеть в нем, Михайле, воина. Пора!

Молодому князю не давали покоя ратные подвиги своих именитых предков. Основатель рода – Иван Васильевич Скопа – стал Большим воеводой Ивана Третьего, знатно воевал Литву. Был тяжко ранен мечом, но выжил и вновь пошел на литовцев. Сын его, Федор Иваныч, побывал в четырнадцати сражениях! Воин из воинов: удалый, искусный, до сих пор вспоминают о его доблестных походах. Но всех затмил дядя Михайлы Скопина – наиславнейший воевода Иван Петрович Шуйский. Защитник Пскова. Защитник Руси. Король Речи Посполитой двинул на Псков стотысячное войско, двинул громко, победно. На всю Европу прозвучали слова Стефана Батория: «Пскову не выстоять. Мои жолнеры и пушки в три дня разрушат крепость, а затем разрушат и Русь!»

Двести тридцать один раз кидалось войско Стефана Батория на штурм города, и столь же раз откатывалось, оставляя под закоптелой, обшарпанной, полуразрушенной крепостью сотни убитых.

Псковитяне не только стойко оборонялись, но и сами делали вылазки в стан врага. Зачастую вылазку возглавлял сам воевода – крупный, осанистый, он врезался в гущу поляков, разя их длинной увесистой саблей.

Королевское войско, несмотря на большой перевес в пушках и ратниках, так и не смогло одолеть русскую крепость. Стефан Баторий вынужден был снять осаду и заключить с московским царем перемирие. Псков заслонил Русь от дальнейшего вторжения. Русь славила Ивана Шуйского.

«Знатно бился дядя с ляхами, – восторженно думал об Иване Петровиче молодой Михайла Сяопин. – Русь его никогда не забудет. А вот бояре (горько становилось на душе) забыли. Особо Борису Годунову дядя не поглянулся. Взял да и сослал воеводу на Белоозеро. И хоть бы в живых оставил. Приказал удавить знатного ратоборца».

Михайла Скопин родился в тот самый год, когда Ивана Петровича отправили в ссылку. Но о судьбе воеводы он узнал лишь в десять лет, и с той поры возненавидел Годунова. Открыто хулил его в хоромах дяди Василия Шуйского. Тот же – лютый враг Годунова – поощрял племянника и сам наливался злобой:

– Бориска Годунов многим боярам поперек дороги стал. Не царствовать ему долго. Повыше роды есть!

После внезапной смерти Годунова (разнесся слух, что царя отравили) Михайла Скопин стал «великим мечником» первого Самозванца. Честь для дворцовых чинов немалая. Самозванец, прослышав о потешных походах юного воеводы (в учениях и «боях» принимало участие около пятисот человек), сказал в Думе:

– Сей отрок достоин похвалы. Вижу в нем будущего полководца.

Михайла поразил Самозванца: он знал наизусть многие книги, повествующие о походах и сражениях византийских императоров, и не только знал, но и применял то, что сведал, в своих потешных баталиях на Воронцовом поле. (Учения продолжались и в бытность Лжедмитрия). Самозванец, побывавший на Воронцовом поле, воскликнул:

– Знатно, знатно, великий мечник! И полки ловко расставил, и врага искусно разбил. По весне дам тебе настоящее войско. Пойдешь крымцев воевать.

К Крымскому походу Михайла готовился всю зиму. Вновь и вновь перечитывал трактат византийского полководца Никифора Фоки «О сшибках с неприятелем». Грезил поединками, крупными битвами. А Самозванец и впрямь приказал собрать на татар войско. В Елец (сборный пункт) потянулись обозы с ратными доспехами, пищалями и пушками.

Но на ордынцев идти не пришлось…

В Брянске черные люди убили воеводу Бутурлина и целовали крест Дмитрию. Через два дня в соседнем Карачеве изрубили в куски князя Щербатого. Город перешел на сторону Болотникова.

Иван Исаевич доволен: чем ближе к Москве, тем все больше городов отходит от Шуйского. Особо порадовался гонцу от Берсеня. Федька возмутил Можайск и Вязьму. Добрая весть! Еще неделю назад молвил Аничкину:

– На Москву надо со всех сторон навалиться. Западные же города покуда Шуйского держатся. Смоленские дворяне рать скликают. Как бы нам в бок не ударили, придется упредить.

Помышлял послать на западные города Мирона Нагибу, но примчал гонец от Берсеня. Федька будто подслушал его мысли, ударил на пособников Шуйского в самое нужное время.

Молвил гонцу:

– Передай воеводе: сердца на него боле не держу. Здоровья ему и новых побед. Пусть и дале склоняет города царю Дмитрию.

Послал Федьке и грамоту, в коей отписывал: идти Берсеню на Драгобуж и Смоленск.