пойдешь. Дам тебе Большой полк. Воюй!

Илейка восхищенно ахнул: ай да Иван Исаевич! Сразу берет быка за рога.

Телятевский вспыхнул. Холоп, лапотник, навозное рыло! – кричала уязвленная душа. Но сдержался, не сказал того и лишь уклончиво, глянув на Илейку, молвил:

– Кому и у кого под рукой ходить – повелит царевич Петр Федорыч… воевода.

– К столу, к столу, Иван Исаевич и Андрей Андреевич! О делах опосля.

Телятевский досадливо поморщился: «царевич» назвал его вторым. Ужель так и дале будет?

Вечером Илейка позвал Болотникова в баню.

– Люблю, Иван Исаевич, веником похлестаться. Поди, и тебе охота после дальней дороги потешиться?

– Вестимо, царевич. Жуть как хочется!

Баня оказалась на славу. Срублена в одном ярусе с жилыми хоромами, отделяясь от них сенями. В мыленку вели особые «мовные» сени, в них лавки и стол, крытые красным сукном. На лавках – «мовная стряпня»: исподнее, колпаки, простыни, тафтяные опахала. В углу мылен-ки большая изразцовая печь с каменкой, наполненной круглым серым камнем – «спорником». На полу, под белым покрывалом, свежее пахучее сено с мелко нарубленным можжевельником. По стенам и лавкам – пучки душистых цветов й трав. Двери и окна мыленки обиты красным сукном. В переднем углу – икона Спасителя и Поклонный крест. Посреди мыльни – липовые кади и ушаты, деревянные шайки и медные луженые тазы со щелоком. Баня жарко натоплена.

– Благодать! – срывая исподнее, сладостно простонал Иван Исаевич.

Илейка зачерпнул ковшом из берестяного туеска яч-ного пива, плеснул на каменку и, окатившись банным квасом, полез на полок. Блаженно закряхтел, заохал, и принялся нахлестывать себя распаренным в горячем щелоке березовым веником.

– у-ух, добро!.. А ну поддай еще, Иван Исаевич!

Болотников поддал, и в бане стало нестерпимо жарко.

А Илейка знай хлещется, знай упоенно покрякивает. Затем наступил черед лезть на полок Ивану Исаевичу. Веник прытко загулял по смуглому литому телу.

– Поддай и ты, царевич!

– Да ты что? Глаза лопнут! – хохотнул Илейка.

– Поддай, дьявол! Поддай!

Вскоре выскочили в сени и повалились на лавки. Передохнули – и вновь на полок. Затем, чистые, красные, разомлевшие, долго сидели в предбаннике. Толковали. Илейка неожиданно молвил:

– Поди, ведаешь, Иван Исаевич: обо мне всякие байки ходят. А как ты думаешь – казак я аль царский корень?

– Вестимо – царевич, – улыбнулся Болотников. – Куды уж мужику-недосилку трижды на полке в лютый пар под лютым веником выстоять. Царе-е-евич!

Илейка ткнул кулаком Болотникова в бок, весело и громко рассмеялся.

– Хитер ты, Иван Исаевич, хитер!.. А теперь кваском да медком тебя потчевать буду.

Квас был из погребка – холодный, ядреный. Добрые были и ставленые меды: вишневый, смородиновый, малиновый…

– Давно таких не пивал. Богато живешь, царевич.

Илейка пристально глянул Болотникову в глаза.

– Никому не поведаю, а перед тобой откроюсь. Да тебя и не проведешь. Угадал ты, не царевич я. Одного мы с тобой, Иван Исаевич, звания – подлого. Был и холопом, и бурлаком, и казаком. Хватил лиха. От бар по горло ярма нахлебался. Ненавижу их, псов! Каждого бы на стене распял. Сколь я их переказнил и еще казнить буду… А вот ты мне люб. Я тебе, Иван Исаевич, готов земно в ноги поклониться. За жизнь твою праведную, за дела богатырские. Народ о тебе песни слагает. Крепко верю, что обрету в тебе содруга верного.

– Спасибо тебе, казак, – тепло проронил Иван Исаевич и стиснул Илейкину руку.

На другой день собрались на совет «царевич» Петр, Болотников, Григорий Шаховской и Андрей Телятевский. Думали каким путем идти на Москву.

– Надо идти на Серпухов. Побьем Шуйского – и к Москве. Иного пути не вижу, – убежденно высказывал Телятевский.

– Рисково, – возразил Иван Исаевич. – В Серпухове, как доносят лазутчики, стотысячное войско. У нас вдвое меньше. Сеча будет не из легких, не одну тыщу ратников потеряем. А сколь их уже пало! Хлебопашцев, городских ремесленников! Поберечь надо трудников. Победу можно и не столь тяжелой ценой добыть. Надо обойти главные силы царя. На Москву разумнее идти через Каширу и Коломну, войск там не так уж и много. Одолеем! Москва же осталась без рати. Все полки ушли в Серпухов. Взять ныне Москву будет куда проще. Так что в обход Серпухова, воеводы!

– А царское войско дремать будет? – усмехнулся Григорий Шаховской. – Он был на стороне Телятевского. – Да оно тотчас Москву осадит.

– Пусть осадит. Москву Шубнику не отдадим! – веско молвил Болотников. – С нами будут все москвитяне. Трудникам нужен новый царь. Праведный царь, дабы народ боле в оковах не жил. И войско наше возрастет десятикратно. Стоит нам овладеть столицей, как к Москве со всей Руси хлынут повстанцы. Шубник окажется меж двух огней. Ему не устоять. Да, мнится, и сечи не будет, коль в Москве утвердимся. Разбежится царево войско, как не раз уже разбегалось.

Но Телятевский был непреклонен: надо прежде всего разбить серпуховскую рать, всякие обходные пути к победе не приведут.

Поднялся Илейка.

– Иван Исаевич прав. Ныне идти на Серпухов рисково. А рисковать нам никак нельзя. Обойдем Серпухов. Веди на Каширу рать, Большой воевода! – молвил твердо, выделив последние слова.

У Телятевского задергалось веко. Шаховской глянул на своего друга и похолодел. Сейчас князь сорвется: «царевич» не только не принял его плана, но и не поставил в челе войска. Придется именитому князю идти под рукой своего же холопа. Непременно сорвется! В гневе же Андрей Андреевич страшен, может и «царевича» против себя настроить. А это опасно. Упреждая Телятевского, успокоительно молвил:

– Царевичу видней, Андрей Андреич. Пожалуй, и впрямь толковей идти на Каширу. Войско там махонькое, враз и осилим. А затем и Москву возьмем… Давайте-ка выпьем за удачливый поход.

Телятевский молчаливо и хмуро осушил чару.

В тот же день Илейка казнил дворян, взятых в плен на Пчельне. Казнил в кремле у Губной избы.

– Поглядим, воеводы, как изменники моего дяди-государя будут под саблями стоять.

Дворян казнили на высоком и просторном помосте – вводили сразу по четыре человека и отсекали головы.

– У меня этих псов боле пяти тыщ накопилось. Никого не пощажу, – сурово произнес Илейка.

Дворяне кричали:

– Вор, гнусный Самозванец! Не долго и тебе ходить по белу свету. Царь Василий на кол тебя посадит. Вор!

Пуще всех драл горло дебелый сивобородый дворянин с отсеченной по локоть рукой.

Илейка кивнул Митьке Астраханцу:

– Подведи ко мне этого краснобая.

Подвели. Илейка схватил дворянина за бороду.

– Шумишь, пес недобитый! Запомни, ублюдок, перед смертью запомни и на том свете скажи, что пал ты, сволота барсьсая, от руки сына царя Федора – Петра Федоры-ча. И еще скажи, гад ползучий, что скоро тесно будет на том свете от сволочей дворян, коих мои люди тыщами посекут.

– Врешь, смердящее рыло! – прохрипел осатаневший от злобы дворянин и плюнул Илейке в лицо.

Илейка выхватил кинжал и пронзил дворянину горло.

– Душегуб, лиходей! Мужичья харя немытая! – вновь понеслись выкрики пленных.

– Сейчас я вас умою… Митька! Тащи бар в нужники. И мордой их, мордой! Пусть досыта дерьма