на меня рассчитывают. Конечно, я изменился за время изгнания. Но не рассказывай себе сказок, я по- прежнему не тот, кем ты меня хотел видеть.

— Подвести меня тебе никогда не составляло труда, — хрипло отвечает Арават.

— Напротив, я всю жизнь мучаюсь совестью из-за того, что не смог оправдать твои ожидания, — возражает Азамат. — Даже сейчас. Но я над собой работаю.

— Ты правда хотел их оправдать? — поднимает брови Арават.

— Конечно хотел, — тяжело говорит Азамат. — Я хотел, чтобы ты меня любил. Я понимаю, что ты вообще не склонен к сильным чувствам, но хотя бы не меньше, чем Арона, отец. Конечно, он младше, так всегда бывает, но я ведь старался, я всё делал, как ты говорил. И ты меня выгнал.

— Болван! — взрывается Арават. — Я всегда любил тебя больше, чем Арона! Просто на нём я быстро поставл крест, понял, что из него толку не выйдет. И да, ты, как придурок, делал всё точно, как я говорил, будто своей головы нет! Если б ты хоть раз отказался, взбунтовался, пошёл против меня, я бы знал, что мой сын будет мужиком! Но ты же был как тряпочная кукла!

Снова повисает напряжённая тишина. Азамат смотрит в пространство, глубоко дыша, но я чувствую, как у меня под щекой колотится его сердце. Алэк, притихший под взрослые разборки, шёпотом агукает и гладит папу неумелой ручкой.

— Вот потому, — наконец произносит Азамат, — я и не доверю тебе своих детей. Как, интересно, я должен был догадаться, что ты хочешь бунта, если ты меня порол за каждое мелкое неповиновение? Даже после изгнания у меня ушло несколько лет на то, чтобы нацучиться делать так, как я считаю правильным, а не так, как мне говорят.

— А вы не пробовали иногда разговаривать? — тихо интересуюсь я, чувствуя, что Азамат законил речь.

— Что ты, разговоры — это женское дело, — ехидно отвечает Азамат, косясь на Аравата. — Но я согласен, можно было бы и пораньше во всём разобраться.

Арават окончательно садится на пол, скрестив ноги, и тяжело вздыхает.

— Я всё же рад, что ты такой, как есть, — признаётся он. — Пусть не такой, как я хотел, но гораздо лучше, чем я думал. Может быть, когда твои дети повзрослеют, ты поймёшь, почему я делал то, что делал.

— Надеюсь, что нет, — криво ухмыляется Азамат. — Мне мои дети нравятся сытыми и небитыми. Должно быть, это мои извращённые представления о красоте.

Арават открывает рот что-то сказать, но тут в гостиную заходит Арон. Он в домашнем диле поверх пижамы, потягивается и зевает.

— Всем доброго утра, — блаженно сообщает он. — А чё там за мешки в прихожей перед лифтом, я об них споткнулся?

— Ой! — Кир хлопает себя по лбу. — Я же забыл драконьи яйца убрать! Я сейчас! — он начинается барахтаться, чтобы встать, но Азамат его останавливает.

— Погоди, зачем их убирать, надо сразу вино ставить. Тащи их сюда, почистим… Это-то мне можно, Лиз?

— Почистить разрешаю, — ухмыляюсь я. — Только ковёр застелите, а то у них сок такой пачкучий…

— А где вы взяли драконьи яйца, да ещё посреди зимы? — удивляется Арават.

— Ирлик-хон поделился, — отвечает Азамат, садясь.

Алэк возмущается, что его спустили на колени, начинает жужжать и пихаться.

— Ну-ну, — Азамат похлопывает его по пузу. — Не всё ж мне лежать. Сейчас вкусненького дадим.

— Ирлик-хон? — переспрашивает Арават. — И за кем из вас он приходил?

Азамат приподнимает брови, потом смеётся.

— Ни за кем, он к нас просто так заходит, от скуки. Правда, теперь он нашёл себе развлечение, думаю, так часто бывать перестанет.

Арават шепчет что-то подорительно похожее на гуйхалах.

Кир приносит мешки, я застилаю ковёр и напяливаю на Азамата свой фартук с овечками. Алэк скандалит, разбрасывает мангустовы яблоки и пачкается в соке.

— Ишь какой норов с утра, — замечает Азамат. — Тебе бы погулять да в снегу повозиться, а не сидеть тут на руках. Но видишь, мне нельзя…

— Давай я с ним погуляю! — вызывается Кир. — Всё равно с куницей собирался.

— Тебе скучно будет, небось, — говорит Азамат. — Жалко, пёс твой в столице… Хоть Хоса вытащи поразмяться. Надо его как-то переводить в дневной режим, а то ночью тяжело по лесу ходить. Лиза, ты бы тоже погуляла, а то на выезде все дни в работе…

— Тебе не терпится нас выгнать и съесть все яйца, что ли? — усмехаюсь я.

— Да нет, мне просто жалко, что такая погода, а вы дома сидите.

Погода и правда классная: солнечно, падает лёгкий снежок, явно липкий, самое то для постройки крепостей.

— А ты не будешь страдать, что мы гуляем, а ты тут один сидишь? — уточняю я.

— Я не один, я с отцом и братом, — усмехается Азамат. — Ну, пострадаю немножко, конечно, но ты же меня знаешь, я быстро отхожу.

— Ладно, — я наклоняюсь и целую его в нос. — Не последний день снег, ещё погуляем вместе. А я тебе вечером что-нибудь испеку вкусненькое.

— Ловлю на слове, — улыбается он и берётся за ножик для чистки мангустовых яблок.

Арон и Арават пододвигают кресла и усаживаются принять участие в работе, а я забираю капризного Алэка и иду одеваться.

Хос, понятно, совсем не рад побудке через какие-то четыре-пять часов после отбоя, но кто ж его заставлял до утра в экран пялиться. Вообще, надо за ним присматривать, а то в человеческом мире много соблазнов и опасностей, о которых лесной житель даже не подозревает. Надеюсь, Азамат выделит ему в охрану кого-нибудь толкового.

Впрочем, на улице Хос быстро оживляется, особенно когда в него попадает пущенный мной снежок. Мы с Алэком, запаянным в непромокающий костюм, прячемся за кустом. Мелкий даже пытается помогать мне лепить боеприпасы. Кир с Хосом скрываются за деревом и ведут обстрел оттуда. Хос, правда, больше мешается, потому что никак не приладится лепить снежки, у него всё время получаются колбаски с плохой аэродинамикой.

После первого раунда и немного прогревшись, мы переходим к созидательной деятельности: созидаем большого снеговика с кошачьими ушами, а потом поодаль две крепости с бойницами. Выпущенная куница носится по снежным стенам с радостными воплями, а потом сигает куда-то в сугроб и ловит там мышь. Алэк выкапывает себе траншею в нетронутом снегу и ползает по ней кругами, только синий капюшон видать. Второй раунд перестрелки проходит веселее: Хос явно обучаем, даже разок в меня попадает. Кир вообще отлично целится, но и я не лыком шита, шапку с него сшибла два раза.

Домой мы возвращаемся только когда Алэк засыпает в своей траншее — коляску я не стала выкатывать, а на снегу спать всё-таки я ему не даю, хотя производители костюма и уверяют, что можно. Вваливаемся в дом, разогретые, краснощёкие, плотно покрытые снежными гранулами. А в гостиной творится нечто.

Мангустоувы яблоки почищены, разложены по бутылкам и подготовлены к брожению. Шкурки аккуратно сложены в большой мусорный мешок. Все трое мужиков валяются на полу, истерически хохоча, держась за животы, колошматя кулаками по полу и друг другу, ржут с подвывом, со слезами и хрюканьем, причём похоже, что уже давно. Одно из кресел лежит на боку, Арон мусолит подушку, которая в нём обитала.

— Походу весёлые яблочки, — замечает Кир.

— Ну, вино из них веселит, помнится, — откликаюсь я, наблюдая за происходящим. — Пойду уложу Алэка, пока они его не разбудили.

Когда я возвращаюсь, вижу, что Киру удалось привести Азамата в относительное сознание. Он, правда, всё ещё давится смехом до слёз, но зато уже сидит и, кажется, даже воспринимает