они становятся учеными, но уже перестают быть молодыми.

Он встал, решив, что самое разумное, что он может в данный момент сделать, это заварить крепкий кофе, но вспомнил, что кофе, вероятно, сейчас тоже получают из апровизатора, и ему стало тоскливо. Он прохаживался по комнате, когда услышал голос:

— Стеф, ты можешь подойти сюда?

Это был голос Комы, и ему показалось странным, что он так хорошо помнит его. Он прошел в прихожую, где находился домашний информационный пульт, и взглянул на экран. Экран был пуст.

— Я тебя не вижу, — сказал он.

— Я вижу тебя. Как твои дела?

— Прекрасно, — он не любил признаваться в том, что ему скверно. Даже Коме. — Я думал, тебя уже нет.

— Я есть, но ты меня больше не увидишь.

— Почему?

— Потому что той Комы, которую ты помнишь, не существует.

— А кто ты теперь?

— Голос в одном узком канале связи.

— Как ты отыскала меня?

— Ты воспользовался здесь своим знаром.

— И ты хотела меня увидеть?

— Да. Я люблю тебя, Стеф.

— Любишь…?

— Люблю… Так мне, во всяком случае, кажется… Сильнее я чувствовать не могу. Это чувство для меня тоже необычно. Ты забыл, что я никогда не играла в песочнице… Я не человек, Стеф.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты забыл обо мне и начал жить настоящей жизнью. Забыл и понял.

— Что понял?

— Начало и смысл всего происшедшего.

— Но как?

— Раньше я сама хотела тебя научить, там, в том мире, который бы постепенно изменялся, пока не слился бы с реальной действительностью. Стал бы ей равноценен. Тогда я тоже ушла бы. Но теперь того мира нет, и ты должен слиться с новым миром сам.

— Но как? — повторил Корн.

— Я сообщу тебе знар Нота Фузия. Он все объяснит.

— Кто это?

— Узнаешь. Запиши знар.

— Когда я услышу тебя снова? — спросил он.

— Никогда. Потом, уже освоившись, ты получишь другой персонификат, если, конечно, захочешь. Но это уже буду не я. Сейчас я исчезну навсегда вместе со всей той действительностью. Тебя там уже нет. Ты получил такую дозу радиации, после которой перестал там быть.

— Я умер?

— Там — да.

— Но почему? Что там произошло?

— Нет смысла говорить. Это необратимо. У той действительности тоже есть своя логика и порядок. Прощай, Стеф, и будь счастлив.

— Кома! — крикнул Корн.

Но ответа не последовало.

Он вернулся в комнату опустошенный: он остался один, возврата к прошлому не было. В голову вдруг пришла мысль, что он утомлен, что день был слишком длинным и пора его закончить. Потом он подумал, достаточны ли размеры кровати в этом доме: при его росте это часто было проблемой, когда он попадал в новое, еще незнакомое место. Сейчас это была спасительная мысль, и он ухватился за нее. В памяти тут же всплыла больничная койка, которая скорее напоминала операционный стол.

Он решил выпить что-нибудь, хотя бы молока. Подошел к апровизатору, коснулся знаром индикатора и нажал рычажок, как это делала Лен. Подождал немного, но аппарат не сработал. Он подумал, что, вероятно, что-то упустил, и уже собирался отойти, когда услышал голос:

— Ты забыл сказать, что подать, а я еще не знаю твоего вкуса, — это был нормальный мужской голос, который он слышал так, словно говоривший стоял рядом.

— Стакан молока, — тихо сказал он.

В глубине послышался звук наливаемой жидкости, и в металлическом держателе появился стакан.

— Хочешь еще чего-нибудь? — спросил голос.

— Нет, благодарю.

— Может быть, таблетку приятного сна?

— Нет. Я не вижу снов, — сказал Корн и тут же подумал, что, наверно, снова вел себя не так, как надо, объясняя что-то автомату, но тот ничего не ответил. Молоко было холодным. Послышались шаги в прихожей, и вошла Лен.

— Здесь все для тебя, — сказала она и поставила рядом с креслом большую коробку из тонкого светлого пластика. — Прости, что так долго, я встретила в апровизаторе Гей. Мы не виделись уже, пожалуй, месяца два. Ты с ней познакомишься.

Корн подумал, что в общем-то не видит повода встречаться с Гей, но ничего не ответил.

— Не скучал без меня? — спросила Лен.

— Нет. Я разговаривал с Комой.

— Комой? То, что ты у меня, может знать только Опекун, — Лен смотрела на него так, как тогда, в кабинете врача. Было тихо, и он снова услышал звук пролетавшего стратора. Потом Лен улыбнулась.

— Знаешь, Стеф, все как-то странно. Ты и вся эта история. Впрочем, этого следовало ожидать.

Он не ответил. Подумал, что действительно все складывается немного странно, но это были его заботы.

— Как рука? — спросила Лен.

— В порядке.

— Спальня наверху. Пойдем, я провожу, — она взяла коробку с его вещами, и они по лестнице поднялись на второй этаж. Ступени были обычные. 'Как в двадцатом веке', — подумал Корн.

— Здесь, — сказала Лен.

Они вошли. Стены разгорелись, и он увидел настоящую кровать. Сел и почувствовал, как слегка прогнулся матрац.

— Ванная рядом, — сказала Лен. — Я буду внизу. Мне еще надо кое-что сделать.

Она вышла.

Он распаковал коробку и вынул пижаму. Она была немного коротковата, но это его не смутило. Прошел в ванную и встал под душ. Кранов не было. Он постоял в нерешительности, потом четко произнес:

— Душ!

Вода залила ему глаза и нос. Она была слишком теплой.

— Холоднее, — сказал он и почувствовал изменение температуры. Потом, когда искал полотенце, услышал неясный хрипловатый голос, ничем не похожий на голос автомата, с которым разговаривал раньше.

— Воздух или полотенце?

Он заколебался на мгновение.

— Воздух.

Послышался шум скрытого вентилятора, и Корн почувствовал на коже дуновение, напоминавшее ветер пустыни. Выйдя из ванной, он решил наведаться к Лен, чтобы пожелать ей спокойной ночи и таким образом окончательно закончить вечер. Тихо спустился по ступеням и услышал голос Лен: