— Там один мертвый бедняга в кресле дантиста. Может быть, теперь вы ответите на мой вопрос? Кто вы такой?

С улицы донесся громкий рев сирены. У подъезда проскрежетали тормоза.

— Я английский репортер, — ответил я, — меня интересует местный колорит.

Еще двое полицейских с пистолетами наготове поднимались, грохоча, по лестнице. Внизу никак не затихала уже выключенная сирена. Один из полицейских за моей спиной надел на меня наручники. Детектив с сигарой заговорил все тем же неторопливым тоном:

— Отвезите этого парня в участок. Покажите ему немного местного колорита. Может, он расскажет нам, как английские репортеры умудряются узнать об убийствах в городе раньше нас.

— Меня интересует только местный колорит, — сказал я, — но не синяки и контузии.

Сирена еще издавала негромкие звуки.

— Поосторожнее с англичанином, — сказал детектив. — Не надо, чтобы Скотленд-Ярд совался в это дело.

Полицейские рассмеялись. Детектив, должно быть, был по меньшей мере капитаном.

Патрульные свели меня вниз и заставили положить руки на крышу машины. Меня обыскали. Я смотрел на ослепляющие вспышки мигалки.

— Привет, Берни, — услышал я сзади голос Харви.

— Привет, Харв, — откликнулся голос детектива.

Оба они чувствовали себя вполне свободно. Через бампер полицейской машины шла надпись «Ваша безопасность — наше дело».

— Это один из наших ребят, Берни, — сказал Харви. — Генерал хочет, чтобы я сегодня ночью отправил его в Нью-Йорк.

Полицейский закончил меня обыскивать и развернул лицом к себе.

— В машину, — скомандовал он.

— Если Генерал отвечает за него… — задумчиво протянул детектив. — Слушай, мне, может, снова понадобится его повидать.

— Конечно, конечно, конечно. — Харви дал все гарантии. — Послушай, я был с ним в течение последних трех часов.

— О’кей, — ответил детектив, — но у тебя уже накопились неоплаченные счета в моем банке услуг.

— Да, я все помню, Берни. Я поговорю об этом с Генералом.

— Поговори, — сказал детектив.

Мне повезло, что приближались выборы.

Он крикнул двум полицейским, чтобы они передали меня Харви.

— Пошли обратно, — сказал Харви, словно ничего не произошло, — и доешь свою фасоль. Вот так и зарабатывают себе несварение желудка — вскакивают посреди ужина…

— Я не боюсь несварения желудка, — ответил я.

В пять утра посиневший от холода я въехал в Манхэттен. В южном Техасе стояла такая жара, что можно было поверить в наступление лета, но тридцать минут пребывания в Нью-Йорке развеяли эту иллюзию. Я ехал через Манхэттен в «кадиллаке» Генерала — с сиденьями, покрытыми шкурой леопарда. За рулем сидел водитель Мидуинтера.

Пять часов утра — мертвый час манхэттенской ночи. Только на один этот час замирает город. Гробы, доставленные к дверям городских больниц, еще стоят пустые, без своей страшной начинки. Закрылся последний кинотеатр на Сорок второй улице, и даже в бильярдных убраны кии и закрыты двери. Уборщицы пока не пришли в учреждения и конторы. Модные рестораны закрылись, а кафетерии еще не работают. С улиц исчезли такси. Последний пьянчужка завернулся в газету и растянулся на скамейке в Баттери-сквер. На вашингтонском продуктовом рынке бродяги расположились вокруг огня, разведенного в котлах. Редакции газет отпустили свои радиофицированные машины, потому что так холодно, что даже уличные грабители сидят дома, к большому сожалению патрульных, которым очень хотелось бы отогреть уши в полицейском участке. Семьдесят тысяч диких городских котов, устав от беготни за голубями в прибрежном парке, тоже спали, забившись под стоящие длинной вереницей автомобили. Умолкли даже радиостанции, вещающие на испанском языке. Лишь сжатый пар, ревущий в трубопроводах под шоссе и несущийся со скоростью триста миль в час, выбрасывая тут и там туманные языки, нарушает тишину, да еще — шорох мокрых газет, разбросанных, насколько охватывает глаз, далеко до самого горизонта, где встает багряный рассвет.

Машина проехала по Бродвею и Уолл-стрит и остановилась у стеклянной скалы, в которой отражались здания поменьше, словно заключенные в стеклянные клетки конструкций. Худой мужчина без рубашки, с пистолетом за поясом и в скрипучих ботинках, отпер стеклянную дверь, запер ее за нами и провел нас к нескольким лифтам с табличкой «Скоростной, только от 41 до 50». Он медленно жевал резинку и говорил так тихо, как обычно разговаривают ночью.

— Не правда ли, великолепно? — спросил он, в третий раз нажав кнопку лифта. — Современная техника — это фантастика.

— Да, — согласился я. — Еще немного — и машины начнут нажимать на кнопки для вызова людей.

Он повторил эти слова самому себе, и закрывшиеся дверцы скоростного лифта отрезали его от нас. Лифт возносился так быстро, что у меня заложило уши, цифры на табло мелькали, как результаты игры в бинго. Кабина остановилась, издав мелодичный звон. У лифта стоял мужчина в белых брюках и свитере, на котором было написано «ГОРНО-СПОРТИВНАЯ КОМАНДА МИДУИНТЕРА».

— Сюда, приятель, — позвал он меня и пошел по коридору, размахивая белым полотенцем. Полотенце вращалось с резким присвистом. В конце коридора был спортивный зал. В самом центре зала, методично крутя педали велотренажера, сидел Генерал Мидуинтер.

— Заходи, сынок, — пригласил он.

Я загляделся на его огромные белые шорты, белую майку и белые мягкие перчатки. Генерал выглядел что надо!

— Ты уложился вовремя. — Он произнес это так, будто обращался к упакованному чемодану, довольный хорошо организованной транспортировкой.

— Слышал, что ты немного переутомился во время активного курса обучения. — Он взглянул на меня и подмигнул. — Я еду из Нью-Йорка в Хьюстон.