натянулась, и пила легко заработала. Я почувствовал, что температура снова изменилась. Тысяча иголочек, коловших тело, превратилась в тысячу острых ножей. Я открыл рот и почувствовал, как паром обожгло гортань. Я закрыл рот. Ощущение было такое, будто я наглотался колючей проволоки. Харви внимательно наблюдал за мной.
— До побережья СССР, — сказал он, — всего пятьдесят миль. Если сбрасывать парашютистов, самолет должен лететь достаточно высоко. Но тогда его сразу после взлета обнаружат радары противовоздушной обороны.
Капельки горячей воды давно уже превратились в пар. Кожа горела. Я старался не смотреть на градусник.
— Какая разница? — спросил я. — Если кого-нибудь сбросить на том берегу, то не пройдет и сорока восьми часов, как прокурор подпишет ордер на арест. Прибалтийский военный округ — один из самых охраняемых районов мира. Там полно ракет, аэродромов, баз, подводных лодок и прочего в том же духе. А главное, там полно охраны и патрулей.
Харви отер ладонью пот с лица, а затем внимательно посмотрел на свою руку, словно пытаясь прочесть предсказания судьбы. Затем встал.
— Возможно, ты прав, — сказал он. — Может быть, я слишком давно работаю на эту чокнутую компанию. Я начинаю верить всей чепухе, которую они передают из нью-йоркского штаба. Ну ладно, давай отсюда выбираться, а?
Ни один из нас не пошевелился. Грузовик за окном тронулся. Ствол дерева изогнулся, как человек, потягивающийся после сна. Последним прощальным жестом ветки стряхнули снег, а затем дерево стало опрокидываться. Это было медленное изящное падение. Сквозь двойные рамы не донеслось ни звука. Дерево упало бесшумно, подняв тучу снежной пыли.
— Именно так, — пробормотал Харви. — Ты был прав. Именно так.
И я понял, что он тоже наблюдал за гибелью дерева.
Харви открыл тяжелую дверь парилки. В душевой было суматошно и шумно, как в перевязочном пункте на передней линии фронта. Пожилые женщины в белых халатах гремели ковшами из нержавейки, окатывая водой неподвижных розовых мужчин, лежащих на лавках.
Вслед за Харви я вывалился на снег. Голышом мы прошествовали по дорожке, ведущей к замерзшему морю. Харви окутывал белый пар.
Думаю, что я выглядел так же, потому что совершенно не чувствовал холода. Харви прыгнул в большую полынью. Я последовал за ним, глотнув воды и почувствовав солоноватый вкус Балтики.
Под водой я открыл глаза и разглядел расплывчатую тень Харви. На какой-то миг с ужасом представил, что может случиться с тем, кого течением затянет под лед. Сколько ему придется плыть до следующей полыньи? Сто миль? Двести?
Я всплыл и огляделся. Лицо Харви было рядом, его мокрые волосы плотно облепили череп и на макушке обнаружилась небольшая лысина. Я все еще не чувствовал холода ледяной воды.
— Ты прав, — сказал Харви. — Прав во всем, что касается того эмигранта, которого мы сбросим завтра. Бедняга приговорен заранее.
— А ты бы не мог…
— Нет-нет… — быстро ответил Харви. — Даже если бы я и хотел. Единственное, что я могу сделать, это не позволить ему хорошо меня разглядеть. Первый закон разведки — самосохранение.
Он повернулся и поплыл к вырубленной во льду лестнице. На берегу мужчины привязывали веревку к очередному дереву.
Я предполагал находиться рядом с Харви во время подготовки к выброске агента, но Харви ушел из дому еще до завтрака. Сигне принесла мне кофе. Кофейник был покрыт салфеткой с вышитыми глазами и носом. Она уселась на кровать и, пока я пил кофе, говорила милые глупости этой салфетке. Но скоро эта игра ей наскучила.
— Харви дал мне задание, — поделилась она.
— Действительно?
— Диствительно. Не правда ли, все англичане произносят «диствительно».
— Дай мне очухаться. Я проснулся всего три минуты назад.
— Харви нас ревнует.
— Он что-то узнал?
— Нет, просто сработала его славянская подозрительность.
Я слышал, что родители Харви Ньюбегина были родом из России, но в нем самом не было ничего славянского, и только Сигне смогла что-то заметить.
— Харви говорил тебе, что он славянин?
— Зачем говорить? У него типичное мужицкое лицо. Финн способен распознать русского за километр. И потом этот рыжеватый оттенок его волос, ты обратил внимание? И эти желтовато-коричневые глаза. Глаза цвета пива, как у нас говорят. Посмотри на меня. Я — типичная тавастийка. Широкое лицо, большая голова, светлые волосы, серо-голубые глаза и этот невозможный смешной нос…
Сигне встала с кровати.
— А теперь посмотри на мою фигуру. Крупные кости, широкие бедра. Мы — тавастийцы с юга и из центра Финляндии. Среди нас не увидишь никого, похожего на Харви.
— Отличная фигурка, — сказал я.
— Только не говори ничего подобного при Харви, не то он догадается…
— Мне совершенно наплевать, о чем он там догадается, — буркнул я.
Она налила мне еще чашку кофе.
— Харви поручил мне доставить один пакет. И чтобы я не вздумала говорить об этом тебе. Пссс… Но я делаю все, что считаю нужным. Пусть он думает, что я ребенок. Когда ты примешь душ и побреешься, мы отвезем пакет вместе.
Сигне осторожно вела старенький «фольксваген» — она была хорошим водителем К Инкеройнену мы ехали самой красивой дорогой, то есть по небольшим проселкам вокруг Коувола. День был солнечный, и небо напоминало свежий лист промокашки с синими чернилами посередине. Извилистая дорога то поднималась вверх, то устремлялась вниз, убеждая в том, что эта страна была отнюдь не плоской. Разнообразили ландшафт и разбросанные тут и там рощицы и фермерские домики. Дорога была пустынной, и небольшая группка школьников, идущих в школу на лыжах, помахала нам вслед.
Я чувствовал, что Сигне все же помнит предостережение Харви не откровенничать со мной, и потому не стал расспрашивать ее о пакете.
Возле Коувола мы повернули на юг, на шоссе, параллельное железной дороге. На путях маневрировал длинный состав. Вагоны с древесиной, нефтеналивные цистерны. Локомотив испускал клубы черного дыма.
— Как ты думаешь, — не выдержала Сигне, — что в пакете? Он лежит в отделении для перчаток.
— К черту! — сказал я. — Давай не будем портить нашу замечательную поездку деловыми разговорами.
— Но я хочу знать. Посмотри и скажи, что ты думаешь?
Из «бардачка» я извлек маленький пакет в коричневой обертке.
— Этот?
— Может быть, деньги, а?
— Никогда не видел денег такой формы.
— А если я скажу, что вчера вечером Харви взял у меня две книжки в мягких обложках…
— Понятно, — я ощупал книжки. Между ними находился сверток толщиной в два дюйма, который вполне мог быть пачкой бумажных денег.
— Доллары?
— Может быть.
— Почему «может быть»? Ты же уверен, что так оно и есть.
— Может быть, уверен.
— Я должна оставить их в такси в Инкеройнене.
