пострадал, а кто нет. Все. Я сдаюсь. Мне не все равно. Генри виноват в том, что причинил мне боль, когда был ко мне равнодушен. Но я сознательно планировала причинить ему боль. Если кто-то и виноват, то это — я.

— Нет, Энн, — возразила Беа, — это Генри, который…

— Который сказал, что любит меня, — почти закричала Энн, — а я оттолкнула его, отказалась от него. И все из-за какого-то дурацкого плана. — Энн отвернулась к окну, обхватив себя руками, словно ее бил озноб.

Последние слова Энн эхом отдались под высоким потолком, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шипением газа в светильниках и потрескиванием дров в камине.

И тут заговорила Хелен.

— Я думаю, вы все ошибаетесь, — усмехнулась она, — Генри не производит на меня впечатление человека, способного утопиться из-за того, что ему отказала женщина. Прошу прощения, Энн, но я думаю, что Генри гораздо благоразумнее. Генри был еще ребенком, когда уплыл в шторм, мистер Хенли. Одиноким мальчиком, который только что потерял обоих родителей.

— А сейчас он — одинокий мужчина, который только что потерял единственную женщину, которую любил, — тихо сказал Алекс.

Повернувшись лицом к окну, Энн изо всех сил сдерживала слезы, ненавидя себя зато, что вновь стала такой уродливой, но уже в своем сердце.

На другом берегу залива, у окна гостиничного номера, живой, здоровый и даже сухой стоял Генри. Он смотрел на бурю, которая вызвала у его друзей столь мучительные мысли о том, что он может погибнуть. Он видел, как волны и ветер сорвали с якоря его яхту и унесли ее из бухты. Обычно спокойное море сегодня было мрачным и зловещим, огромные волны с седыми пенистыми бурунами тяжело обрушивались на суда, стоявшие в бухте на якоре. Со спокойствием фаталиста Генри смотрел, как более крупные корабли, чем его яхта, срывало с якорей и тащило в море.

— Черт, — пробормотал Генри и поджал губы. Что еще плохого может случиться? Он отвернулся от окна, проклиная разбушевавшуюся стихию, из-за которой ему, похоже, придется нанимать лошадь, чтобы добраться до «Морского Утеса».

Генри так поспешно покидал Ньюпорт, что не заметил того, что с запада надвигается шторм. Его обуревало острое желание уехать из Ньюпорта, и такое же острое — убить своего деда. Генри уже направлялся на Джеймстаун, но когда штормовой ветер захлопал парусами, он понял, что не сможет в таком состоянии говорить с дедом; не причиняя старику физического вреда, тем более что дед и так уже находится на волосок от смерти. Будь проклят этот вредный старик, вечно лезущий туда, куда его не просят! В сотый раз он спрашивал себя, что же все-таки произошло в «Морском Утесе», что заставило его деда пойти на крайние меры с целью отвадить Генри от старого дома. Что же касается его письма к Энн, то Генри пришел к неутешительному выводу, что дед просто пытался таким способом причинить ему боль.

Генри думал, что он уже отказался от попыток понять своего деда, человека холодного и жесткого, так не похожего на его отца. Он скучал по отцу даже сейчас: скучал по их долгим совместным прогулкам, по философским беседам. Иногда они сидели на балконе «Морского Утеса» и смотрели, как встает солнце, буквально вдыхая красоту рождающегося нового дня. Они, молча, следили, как природа творит чудо, как небо из темно-синего постепенно становится розовым, потом желтеет и, наконец, обретает ярко-синий цвет. С тех пор Генри не мог видеть восход солнца, не испытывая тоски по погибшему отцу.

Оконное стекло жалобно задребезжало от очередного порыва ветра, напомнив Генри, где он находится и почему. Отель «Торндайк» был построен три года назад и по джеймстаунским меркам считался шикарным. Фасадом он выходил на Восточный Пролив. Отель был построен в псевдоготическом стиле, на первом этаже располагались несколько дорогих магазинов для богатой публики. Хотя отель был переполнен, Генри был уверен, что не встретит здесь знакомых. В «Торндайке» жили только те, кто не имел собственных домов в Ньюпорте и окрестностях. Генри испытывал потребность собраться с мыслями, перестать злиться на деда и привести свои чувства в порядок. Энн, Одна лишь мысль о ней причиняла боль. Генри не сердился на нее. В некотором смысле он даже гордился твердостью ее духа. Его застенчивая девочка рискнула выполнить такой дерзкий план. Пожалуй, уже не такая застенчивая… Он вспомнил, как умело она кокетничала с ним и с Джейком Моррисоном. Если бы только она не узнала ужасную правду о его первом предложении! Если бы только. Если бы только…

Генри горько усмехнулся, вспомнив их последнюю встречу. Он думал, что победит ее своими ласками и поцелуями, своими уверениями в любви. Но она пришла к нему с решимостью генерала перед боем. Он все еще считал, что у него есть шанс изменить ее решение. У нее был план? У него тоже. Он хотел доказать ей, что она любит его. Но это было до того, как он узнал, что она нашла письмо его деда, до того, как она узнала, каким мерзавцем оказался ее возлюбленный.

Генри прижался лбом к холодному оконному стеклу и закрыл глаза. Он ненавидел себя и думал о том, что, в конце концов, в проигрыше оказался именно он.

Именно в тот момент, когда Алекс уже убедил себя, что поднял ложную тревогу, он получил доказательства того, что Генри вышел в штормовое море. На телеграмму, которую он послал на нью- йоркский адрес Генри, пришел ответ, подписанный его дворецким: «Мистер Оуэн не возвращался в Нью- Йорк». А потом была найдена яхта Генри, выброшенная на остров Провидения, разбитая в щепки. Тело не нашли, но Алекс знал, что иногда проходит много времени прежде, чем находят утонувших, если вообще находят. Залив со своими сильными течениями редко возвращал то, что взял себе. Оставалась еще надежда на то, что яхту просто сорвало с якоря, а Генри, живой и здоровый, находится в «Морском Утесе». У Алекса не оставалось другого выбора, кроме как нанести визит деду Генри.

Алекс не любил этого человека, вероятно, потому, что тот был так жесток к внуку. Хотя Алекс считал себя не слишком доброжелательным человеком, он ощутил себя в буквальном смысле опекуном Генри в тот день, когда его дед приехал с известием, что его родители пропали и предположительно погибли. И то, что Генри был, по крайней мере, на десять месяцев старше Алекса, не имело никакого значения. С того самого дня Алекс подсознательно заботился о Генри, как наседка о своем цыпленке. Он бы с радостью умер за друга.

Алекс выпрыгнул из рыбачьей лодки, которую нанял, чтобы добраться до «Морского Утеса», держа туфли и носки в руке, не обращая внимания, что брюки его при этом изрядно намокли. Он вытащил лодку подальше на песок, привязал ее к свае, специально для этой цели глубоко врытой в песок пляжа, и пристальным взглядом окинул «Морской Утес». Никто не вышел из дома к нему навстречу. Генри давно бы уже заметил его и спустился на пляж. На втором этаже шевельнулась штора. Несомненно, это слуга Артура шпионит за ним.

— Генри, — громко позвал Алекс, — где ты? — Он почувствовал тяжесть в груди, словно на нее навалился тяжелый груз. Он убедил себя, что Генри должен быть здесь. Но все говорило о том, что его здесь нет.

— Мистер Хенли, — окликнул его Пелег Браун, — что привело вас на остров?

— Я надеялся найти здесь Генри, — сказал Алекс, надевая туфли, — его яхта была найдена разбитой на острове Провидения.

— Вот как? — встревожился Пелег. — Наверное, шторм сорвал ее с якоря.

— Да, но я понятия не имею о том, где сейчас может быть Генри, — с отчаянием в голосе сказал Алекс.

— Вы связывались с Нью-Йорком?

Алекс, молча, кивнул.

— В Ньюпорте его тоже нет, я так понимаю? — спросил Пелег, и тревога в его голосе усилилась.

— Да. Он вышел в море как раз перед началом шторма.

— Вот, значит, как. Вы говорите, нашли его яхту. Вы уверены, что это она?

Тяжесть в груди Алекса стала почти невыносимой.

— Сегодня утром я видел ее собственными глазами. Мачта сломана, якорная цепь оборвана. Генри не было на яхте, когда ее нашли, и невозможно установить, был ли он на ней, когда ее разбил шторм. —