мы написали что-нибудь положительное о ее дочери, как мы это делали для дочери Дамберов прошлым летом.
Генри слышал об этой истории с дочерью Дамбера, которую один из шпионов Манна застал где-то наедине с ее женихом после полуночи. Отец девушки вынужден был заплатить огромную сумму за три положительных отзыва о своей дочери, чтобы восстановить ее репутацию. Всем было известно, что за определенное вознаграждение полковник Манн соглашался пренебречь своей журналистской этикой и оставить ее у дверей банка.
— Похоже, мисс Фостер вас разыгрывает, — противно захихикал Леклер.
— Вот как?
— Она изображала влюбленность, чтобы посмеяться над вами. Хотела отомстить за оскорбление, которое вы ей нанесли. Ее дорогая матушка рассказала, что мисс Фостер ездила на Джеймстаун, чтобы получить от вас предложение о замужестве, а потом отказать вам. Масляные глазки Леклера сузились. — А теперь скажите мне, мистер Оуэн, девушка приняла ваше предложение?
Генри вскочил так резко, что опрокинул стул.
— Убирайтесь ко всем чертям! — взревел он.
— Это же просто жестоко, мистер Оуэн. Девушка та нехорошо поступает с таким прекрасным джентльменом, как вы. Полковник Манн не хотел бы обижать такого человека, как вы, но у него есть определенные обязательства…
— Сколько?
Леклер широко улыбнулся, сверкая золотыми коронками, но тут же убрал свою улыбку, взглянув на Генри — он выглядел как человек, собравшийся драться — ладони сжаты в кулаки, стальной взгляд.
— Я не совсем уверен, что правильно понял вас, — заерзал Леклер на стуле.
— Сколько Манн хочет за то, чтобы эта статья не появилась в «Саунтерингз», — спросил Генри вкрадчивым тоном.
— Десять тысяч.
Генри сделал вид, что раздумывает. Он даже вытащил чековую книжку.
— Десять тысяч, вы говорите?
— Это выгодная сделка, — захихикал Леклер.
Генри выписал чек и твердой рукой протянул его Леклеру. Леклер взял чек, посмотрел на него и побледнел. В той строке, где должна была бы быть проставлена сумма, четким почерком были написаны три слова: «Идите к черту». Когда Леклер поднял голову, Генри схватил его за лацканы пиджака, сдернул со стула и припечатал к стене с такой силой, что у Леклера искры из глаз посыпались. Генри прорычал ему в самое лицо:
— Передайте эту записку полковнику Манну. Скажите ему, что если я увижу, хоть одно слово об этой чепухе, и позабочусь о том, чтобы он в своей жизни больше не написал ни одной буквы. И я Господом Богом клянусь, что это не угроза, а обещание.
Генри отпустил Леклера и принялся брезгливо вытирать руки носовым платком, как будто пытался очистить их от грязи.
Леклер одернул свой пиджак в тщетной попытке сохранить хоть какое-то достоинство.
— Я передам ваше послание.
— Сделайте это. — Генри послал ему усмешку, в которой выразилось все его отвращение, и отметил про себя, с какой поспешностью этот мерзкий тип выскочил из офиса. Потом Генри сел за стол и глубоко задумался. После долгих и мучительных сомнений он пришел к выводу, что поверил каждому слову Леклера.
В очередной раз Энн чертовски удивила его.
Глава XIX
Прошло уже четыре дня с тех пор, как Генри сделал Энн предложение, а она все еще не дала ему определенного ответа, прекрасно сознавая, что ее положение в обществе висит на волоске и даже не на волоске, а на тоненькой паутинке. Слова Беатрис и свои собственные опасения измучили ее. И, вдобавок ко всему этому, она не видела Генри в эти дни, что еще больше укрепляло ее сомнения в глубине его чувства. Очевидно, он дает ей время, думала Энн, чтобы принять решение. Сердце ее болело от постоянной потребности видеть Генри, обнимать его, смотреть в его глаза и видеть, что в них светится любовь к ней. Вчера он прислал записку, в которой сообщал, что поедет на пару дней на Джеймстаун. До пятницы его в Ньюпорте не будет. А сегодня — еще только среда. Целую вечность придется ей провести наедине со своими сомнениями. Энн взглянула на черный лакированный саквояж, присланный матерью, и решила, что это он виноват в ее меланхолическом настроении. Это был тот самый саквояж, в котором она хранила свое свадебное платье и пачку поздравительных писем, на которые ей так и не пришлось ответить. Почему мать решила, что Энн это может понадобиться, было выше ее понимания. Нужно сжечь все это, не открывая, подумала она, потом вздохнула и опустилась на колени возле старых вещей, которые, казалось, сохранили память о наивной девушке, которой она когда-то была. Но они напомнили ей и о том, что сердце этой девушки было разбито.
Она открыла саквояж и, увидев свое бело-розовое свадебное платье, которое сейчас стало ей невероятно велико, прикоснулась к нему кончиками пальцев и вспомнила утро своей свадьбы, полное счастливых надежд. Она вспоминала, как смотрела на Генри и говорила себе, что он любит ее, а он едва взглянул на нее тогда. Теперь она знала — почему.
Энн отложила платье вместе с печальными воспоминаниями и принялась перебирать другие вещицы: зеркало в оправе из слоновой кости и туалетный прибор к нему, пустой хрустальный флакон для духов и перевязанное розовой ленточкой обручальное кольцо. Увидев это кольцо, она ахнула, зажала его в ладони, и на глаза навернулись непрошеные слезы. «Ах, Генри», — прошептала она, сжимая холодный металл кольца.
Очевидно, именно из-за этого кольца мать и прислала весь саквояж, не подумав о том, что вместе с ним посылает очень болезненные воспоминания для и так уже растревоженной души своей дочери. Как ей нужно увидеть Генри! Ей необходима его помощь, чтобы отбросить, наконец, весь ужас прошлого, чтобы он убедил ее, что этот кошмар никогда не повторится.
На дне саквояжа лежали две пачки писем. В одной были распечатанные послания, на которые она ответила. Другая содержала письма, которые она сначала не успела, а потом не захотела прочесть. Она взяла пачку нераспечатанных писем и стала перебирать их, читая знакомые имена на конвертах и спрашивая себя, будут ли те же самые люди желать ей счастья и в этот раз.
Вдруг она наткнулась на конверт с подписью «Артур Оуэн».
— Дедушка Генри, — сказала она вслух и задумалась. Он не присутствовал на их свадьбе. Со стороны Генри вообще не было родственников. Она вдруг обрадовалась, что сохранила эти письма, вспомнив, что дед Генри серьезно болен. Возможно, Генри захочет прочесть добрые пожелания своего дедушки, подумала она и сломала восковую печать. Вынув из конверта лист дорогой веленевой бумаги, она погрузилась в чтение.
«Моя дорогая мисс Фостер.
Мой внук, Генри Оуэн, сообщил мне, что намеревается сделать вам предложение. Я считаю своим долгом, как человек чести, предостеречь вас от этого брака. Несмотря на то, что я люблю моего внука, мне отвратителен его план в отношении вас, невинной девушки, которая заслуживает самого лучшего в жизни. С величайшим сожалением я должен уведомить вас, что Генри не имеет намерения соблюдать клятву, которая даётся перед алтарем. Его намерения настолько коварны, что я считаю их позорными. Генри ухаживает за вами, потому что вы — непривлекательны. Он полагает, что вследствие этого вы не сможете помешать ему завладеть его наследством. Он выбрал вас из всех ньюпортских невест, потому что вы некрасивы — это его слова, моя дорогая, которые вовсе не отражают моего мнения. Насколько я помню, все девушки из семьи Фостеров очень милы.
