стоявшем на балконе Клуба, что выходил как раз на Черч-стрит. Клуб занимал скромный с виду, облицованный бело-желтым деревом дом, по виду которого невозможно было догадаться о роскоши внутреннего убранства. Женщинам не позволялось посещать это заведение, дюжий привратник всегда был начеку. Если знакомая дама случайно проходила всего в полуметре от джентльмена, входившего в Клуб, он ее не замечал. Никогда.

Клуб был раем для богатых любителей сигар и виски, но Генри редко бывал там. Ему было невыносимо скучно в Клубе, поскольку он не курил и не пил много, а это были основные занятия его завсегдатаев. Но в этот раз Алекс его уговорил.

Генри знал, что Алекс сгорает от нетерпения узнать, почему он обратился к ньюпортским матронам с такой неожиданной просьбой. Он не мог дать своему другу вразумительного ответа, потому что и сам не совсем понимал, что заставило его упрашивать влиятельных дам спасти бывшую жену от изгнания из общества. Вина, осознавал он, была только одной из причин.

— Что я буду делать дальше? Ничего. Я сделал все, что хотел.

Алекс наклонился вперед, небрежно держа сигару в правой руке. Теплый бриз рассеивал вьющийся между двумя мужчинами сигарный дым.

— Так ты не собираешься ухаживать за ней?

Генри, потягивавший портвейн, чуть не захлебнулся.

— О Господи, конечно, нет. Ты забыл, кто она?

При виде реакции своего друга Алекс улыбнулся и, выпустив несколько колец табачного дыма, сказал:

— Тогда ты не будешь против, если за ней поухаживаю я?

Генри замер, не донеся до рта прекрасной работы хрустальный бокал.

— Ты сошел с ума!

— Почему? Она красива. Свободна. И, благодаря тебе, ее прекрасно приняли в обществе. — Алекс выпустил еще одно кольцо и добавил, прищурив глаза: — Кроме того, я всегда хотел жениться на девственнице.

Генри медленно опустил бокал и поставил его на белую скатерть стола.

— Ты зашел слишком далеко, Алекс.

Алекс зажал сигару в зубах и ухмыльнулся.

— Я так и знал. Она девственница.

Генри посмотрел на друга с раздражением, говоря себе, что не поддастся на его провокацию и не позволит ему позабавиться, наблюдая, как он выходит из себя.

— Девственница она или нет — не твое дело, — резко сказал он. — Насколько я знаю, у тебя нет намерения жениться на мисс Фостер. И я настоятельно прошу тебя как друга, оставь ее в покое.

— О, ты настоятельно просишь? — вскинул брови Алекс.

Генри пожал плечами, изображая равнодушие, но в душе он испытывал что-то похожее на ревность при мысли о том, что Алекс станет ухаживать за Энн.

— Хорошо, снимаю свою просьбу. Ты прав. Если ты хочешь ухаживать за мисс Фостер, ты можешь это делать.

— Я не просил разрешения, — сказал Алекс смеясь. — Но это было бы тебе неприятно, не так ли?

Генри осознавал, что это действительно было бы ему неприятно. Но именно из-за этого он ответил:

— Конечно, нет. Я признаю, что увлекся ею на балу у Ветмора. — «Более чем увлекся, — добавил он про себя. — Почти потерял голову, черт возьми!». Именно это выражение больше подходит для описания того восхищения, которое вызвала у него бывшая жена. Одна только мысль о ее нежных губах, стройном упругом теле, о том, как она вздыхала от удовольствия, заставляла его кровь пульсировать чаще. — Но сейчас, когда я знаю, кто она… В общем, этим летом я направлю усилия в другую сторону.

— О? Имеешь в виду кого-то конкретного?

Генри неожиданно для себя самого воскликнул:

— Мисс Лейден выглядела очаровательно на том балу. И, должен сказать, на меня произвела большое впечатление самоотверженность, с которой она защищала Энн. Верность — черта, достойная восхищения.

Генри с трудом удержался, чтобы не расхохотаться, когда увидел лицо Алекса, выражение которого не оставляло сомнений относительно чувств молодого человека. Он выдал себя. Генри и раньше подозревал, что Алексу нравится Беатрис, а теперь его подозрения подтвердились.

— Эта острая на язык колючка? Ты шутишь, конечно, — пожал плечами Алекс.

Генри обожал способность друга моментально брать себя в руки. Оставалось только удивляться, почему Алекс не ухаживает за девушкой, которая ему явно нравится, хотя он и утверждает обратное.

— Я нахожу ее остроумной и совсем не колючей, — сказал Генри.

— Тогда ты не слышал, как она разговаривает со мной, — ответил Алекс тоном обиженного ребенка.

Генри улыбнулся и поднялся, собираясь уходить.

— Скорее всего, — заметил он, — они обе будут в «Казино» на балу в пятницу вечером. Я бы сказал, что у нас нет шансов в отношении этих двух дам. Уверен, они получили удовольствие, разыграв свою маленькую шутку позавчера, но я подозреваю, они скорее пристрелят нас, чем согласятся танцевать с нами.

Алекс ухмыльнулся.

— Я все же попробую рискнуть. Понимаешь, мисс Фостер, возможно, именно та, единственная, которую я ищу.

Генри заставил себя улыбнуться и вздрогнул, отгоняя возникшую у него в воображении картину, как он хватает Алекса за лацканы и вытряхивает мысль об Энн из его головы.

— Тогда увидимся в пятницу вечером. Но я бы порекомендовал тебе надеть доспехи, — пошутил Генри на прощание.

Энн всегда чувствовала себя неловко, танцуя в «Казино», потому что здесь, как нигде больше в Ньюпорте, она осознавала, что принадлежит к привилегированному меньшинству, тем, кого из милости приглашали на здешние балы. В зале, украшенном золотистыми и голубыми драпировками, наверху имелся идущий по периметру балкон, поддерживаемый колоннами. С этого балкона, заплатив один доллар, «простые горожане» могли наблюдать за тем, как развлекаются и танцуют богачи. Балкон был переполнен шумной публикой, но в самом бальном зале гостей и шума было еще больше по случаю празднования Четвертого Июля. После бала на берегу состоится большой фейерверк, и гости в роскошных нарядах соберутся на пляже, рассядутся на пушистые кашемировые пледы и будут лениво любоваться этим зрелищем.

Энн была одета в кремовое платье от мадам Донован, на ногах у нее были чудесные новые туфельки от Сибуриз. Ее светлые, медового оттенка волосы были уложены в элегантную высокую прическу. Но в душе она ощущала себя все той же толстой, неловкой девочкой с дурацкими пружинами локонов, подскакивающими вокруг головы. Вдобавок ко всему, ее возвращение в общество было освещено в печально известной колонке сплетен местной газеты «Саунтерингз».

«Мисс Ф. была снова принята в священный круг могущественных Четырехсот Семейств. Это чудесное событие повергло нас в изумление, и нам остается только гадать о его причинах. Вероятно, чтобы получить ответы на наши вопросы, мы должны заглянуть в ее прошлое».

Эта заметка, очень раздражавшая Энн, была все же милосерднее, чем та, которая упоминала о бедной мисс Ван Ален.

«Мисс Ван Ален страдает от какой-то болезни горла — она не может и получаса обойтись без выпивки».

Энн была почти уверена в том, что несчастная мисс Ван Ален не рискнет появиться в «Казино» сегодня вечером. Самой Энн тоже не хотелось быть здесь. В тот же самый миг, когда Энн вошла в бальный зал, она пожалела, что не может стоять сейчас в толпе на балконе, а должна исполнять роль