Когда мы сходили на берег, один пират крикнул нам, что Аксиос ожидает нас на следующий день.
Мы виделись с ним в течение нескольких последующих дней. Он хотел, чтобы я рассказал ему про золото. Сколько у нас монет, ваз, украшений? Видел ли я их? Выслушав мои ответы, он погружался в молчание и, казалось, дремал. Затем снова велел нам прийти на следующий день.
Я предполагал, что он отправил на сушу несколько человек, чтобы собрать сведения, и теперь ожидал их возвращения. Конечно, он хотел оценить наши силы и силы проконсула Красса, прикинуть, удастся ли избежать преследований Рима, если он поможет нам, и стоят ли золото и добыча, которую мы сулим, того, чтобы навлечь на себя гнев Рима.
Наконец, он сказал, что на следующий день велит сняться с якоря и взять курс на Тарентский залив, и пригласил нас подняться на борт.
Через несколько дней мы увидели стены и башню Фурий и на холме над берегом палатку Спартака.
Аксиос велел спустить паруса, и пять кораблей его маленькой флотилии бросили якоря под прикрытием мыса, защищавшего Тарентский залив с юга.
Он увлек нас за собой на нос корабля, указал на пыль, поднимавшуюся далеко на горизонте, за Фуриями.
— Это легионы Красса, — сказал он. — Нужно торопиться. Скажи Спартаку, что я возьму на борт своих кораблей две тысячи человек и отвезу их на Сицилию. Но ни одним больше.
— Хочешь ли ты встретиться со Спартаком?
— Я знаю о нем все.
Он положил руку мне на плечо.
— Но на золото и украшения я хочу взглянуть!
Он заметил мое колебание.
— Боги свидетели, — начал он, — что я вызвался перевезти вас и клянусь, что две тысячи человек высадятся на Сицилии в надежном месте. Но я ожидаю, что взамен Спартак окажет мне доверие. Я хочу, чтобы сначала на моем корабле появилось золото, а потом люди.
Он подозвал одного из пиратов.
— В знак доверия я оставляю вам Колаиоса, моего лучшего боцмана.
Он помедлил, затем повернулся к Питию.
— А ты останешься на корабле вместе с золотом. Клятва против клятвы. Я — пират, Спартак — раб. Человек против человека. Золото за переправу!
Он указал на горизонт, ставший серым.
— Легионы Красса уже близко.
Мы сошли на сушу в сопровождении Колаиоса, и я увидел Спартака.
За эти несколько дней он постарел, сгорбился, но его исхудавшие лицо и тело, казалось, наполняла сила. Взгляд его, напротив, был блуждающим и тусклым.
— Пират хочет золота, — повторил он несколько раз, глядя на Колаиоса, который сидел перед палаткой, жуя травинку.
Фракиец долго смотрел на Пития.
— Человека могут убить за одну золотую монету, — сказал он. — Неужели ты, Питий, веришь, что пираты оставят тебя в живых за два мешка монет, украшений, драгоценных чаш? Аксиос хочет забрать золото и не рисковать, позволив нам подняться на борт кораблей. Если у него будет выбор между золотом и жизнью, твоей или этого человека, — он указал на Колаиоса, — неужели ты думаешь, он станет раздумывать?
— Он призвал богов в свидетели, — сказал Питий. — Он поклялся.
— Клятвы, боги! — усмехнулся Спартак.
Он вышел из палатки и принялся расхаживать взад и вперед по вершине холма, глядя на суда, на рабов, собравшихся у стен Фурий, и на пыль, поднятую вдалеке легионами Красса.
Все чаще и чаще ветер приносил барабанную дробь легионов.
Спартак вернулся в палатку.
— Возьми золото, — сказал он Питию. — Скажи Аксиосу, что, если он обманет меня, я достану его и в аду. Пусть подойдет к берегу. Я хочу, чтобы мы все поднялись на борт до наступления ночи.
Аполлония застонала.
— Боги решат, — добавил Спартак.
Курий вышел вперед, ругаясь, бормоча, что не следует доверять пиратам, способным убить собственную мать за медную монету.
— И ты отдаешь им всю нашу добычу!
— Ты слышишь барабанную дробь? — спросил Спартак. — Думаешь, у нас есть выбор?
Он подошел к еврею-целителю.
— А ты, Иаир, что скажешь ты?
Тот развел руками.
— Бог знает, Бог судит, — сказал он.
Аполлония издала крик, ее руки, как змеи, кружились вокруг ее лица, пальцы погрузились в волосы.
— Спартак, поднимись на борт вместе с золотом! — взревела она, внезапно опустившись на землю. Разметавшиеся пряди волос будто покрывало упали ей на плечи и спину.
Пурпурные паруса пиратских судов поднялись сразу, как только Питий с мешками, наполненными золотом, взошел на борт корабля Аксиоса.
Дул сильный ветер, и вскоре маленький флот скрылся за мысом.
Мы больше никогда не видели Пития.
Курий своей рукой зарезал пирата Колаиоса.
54
— Ветер, который так быстро скрыл от наших глаз суда с пурпурными парусами, — это было дыхание Единого Бога! — рассказывал Иаир.
Он навсегда запомнил дни, последовавшие за предательством пирата Аксиоса.
— Спартак, — продолжал он, — долго смотрел на опустевшее море, не произнося ни слова.
Я сидел у входа в палатку, слушал и смотрел.
Колаиос вскрикнул, когда Курий схватил его за волосы, оттянув голову назад. Боцман проклял капитана, пославшего его на верную смерть. Он поклялся, что его ненависть настигнет Аксиоса, что он достанет его даже в самых отдаленных заливах, дойдет до Геркулесовых столбов, что он ценный союзник, потому что ему известны все места, где пираты бросают якорь.
Но его голос заглушило бульканье крови, хлынувшей из его перерезанного горла.
Спартак даже не обернулся. Он сидел сгорбившись, будто огромная плита давила на его плечи.
Думаю, он уже тогда знал, что ему суждено умереть, так и не увидев небо Фракии.
Казалось, он не слышал стонов Аполлонии. Она сидела на корточках, опустив голову на песок, и выпрямлялась каждый раз, когда до нашего слуха долетала барабанная дробь легионов Красса. Она призывала на помощь Диониса. Ее исступленный голос стал почти веселым, когда дробь ненадолго стихла. Тогда Аполлония воскликнула, что Дионис не покинул Спартака, что нужно ускользнуть от римлян, что нам, возможно, еще удастся победить.
Затем ветер снова принес барабанную дробь, еще более громкую и отчетливую, и Аполлония
