и предвещая ночь.
— Они жгут поля, ячмень и пшеницу, — сказал Публий Вариний. — Этим крысам нужно вспороть живот!
Нетерпеливо откинув полы плаща, он повернулся к стоявшим позади.
— Крысы быстро размножаются, — негромко сказал он. — У них бывает по десять, двадцать детенышей. Рабы из той же породы. Если оставить в живых беглеца, вокруг него соберется толпа таких же, как он. Помните восстание на Сицилии? Пришлось убить миллион рабов, чтобы на острове снова восторжествовали закон и порядок.
Вариний остановился, переводя дыхание.
— Риму нужен хлеб. Народу нужен хлеб. Мы не позволим крысам бросить вызов Риму.
Он яростно топнул ногой.
— Мы здесь, чтобы раздавить их.
Шагая вдоль земляного вала, Публий Вариний отдавал приказы. Он смотрел то на волны, бившиеся о пирс и стены крепости, то на долину, освещенную заревом пожара.
Претор велел легату Фурию на рассвете следующего дня взять на себя командование армией в две тысячи человек и уничтожить мятежников.
Фурий, молодой человек хрупкого телосложения, вышел вперед. Выслушав Вариния, он с поклоном удалился. Вскоре его голос раздался у подножия вала, где за пределами укрепленного города раскинулся римский лагерь. Зазвучали трубы, созывая центурионов, которые должны готовиться к походу на Нолу и Капую.
— Я хочу, чтобы долину очистили от сброда, — сказал Публий Вариний.
Он велел претору Коссинию на следующий день с наступлением ночи последовать за центуриями Фурия и схватить всех, кому удастся бежать от легата.
— Я хочу, чтобы эта долина стала могилой для рабов. Чтобы поймали всех, кто не ушел со своими хозяевами. Все глаза, видевшие восстание, должны быть выколоты, а языки, которые могут о нем рассказать, — вырваны!
Претор Коссиний, тучный человек с пальцами, унизанными перстнями, изумился.
— Но ведь достаточно просто перерезать всем горло! Скажи, Вариний, ты хочешь, чтобы их передавили, как крыс, или…
Публий Вариний перебил его и стал расхаживать вдоль земляного вала.
— Нескольких нужно оставить в живых, — ответил он, — но без языка, без глаз и рук. Их изуродованные тела станут единственным напоминанием о восстании.
Он указал на небо, красное от пожара, на охваченные огнем Нолу и Капую.
— От этих городов ничего не останется, даже пепла, но никто не забудет этих изуродованных крыс.
— Сколько человек ты хочешь оставить в живых, Вариний?
Претор пожал плечами.
— Договорись с легатом, пусть Фурий оставит тебе сотню пленных. Я знаю тебя, Коссиний. Ты опытный полководец. Ты настигнешь сотни крыс, которые убегут от Фурия. Он молод и не успел как следует повоевать. Он порывист и хочет красивой победы. Твоя охота будет удачной. Выбери самых молодых и сильных.
Публий Вариний остановился, положил руки на плечи Коссинию.
— Самым бойким прикажи отрубить ноги, но так, чтобы они выжили, слышишь? Чтобы жили долго и ползали в пыли, слепые и немые.
Он расхохотался.
— А еще вели выбить им зубы, чтобы лакали, как звери!
— Сегодня вечером у тебя особенно богатая фантазия, Вариний, — сказал Коссиний, удаляясь.
Внезапно поднялся ветер и принес на кумский акрополь запах гари.
31
Посидион отступил на шаг и опустил голову.
Его лицо, которое до сих пор освещали отсветы пожара, скрылось во мраке.
— Эти двое с тобой, не так ли? — спросил его Публий Вариний.
Претор остановился перед Посидионом, который слегка отвернулся.
Скорп и Алкей, два молодых раба, которые всегда сопровождали грека с тех пор, как были куплены в Риме, сидели рядом, прислонившись к стене кумской крепости.
— Твои любимчики стали твоими хозяевами? — продолжал Вариний.
Хриплый голос претора звучал насмешливо и угрожающе.
— Смотри, Посидион, как бы они не сбежали. Если их увидят за пределами Кум, или даже на этом берегу…
Вариний наклонился и указал на реку, огибавшую скалистый холм, на котором возвышался акрополь.
— Ты, должно быть, пообещал им свободу? Но разве ты сам не вольноотпущенник? Все вы, греки, таковы!
Его тон был суровым. Потом он ухмыльнулся.
— Ты слышал, что я сказал легату Фурию и претору Коссинию? Не ходите на равнину или на берег, там вы рискуете потерять глаза и уши, руки и ноги! Что делать, ритор, настало время покончить с этими грязными животными! Ты согласен со мной?
Он положил руку на плечо Посидиона.
— Ты только посмотри, что наделали эти крысы! Они сжигают города и поля. Смотри!
Посидион, идя с Варинием вдоль земляного вала, медленно поднял голову.
Так они вышли за пределы городских стен.
Из римского лагеря доносились отрывистые приказы центурионов и бряцание оружия.
— В Риме и Капуе, — сказал Вариний, — мне говорили о тебе. Трибун VII легиона, Кальвиций Сабиний, сказал, что ты бывал во всех провинциях республики, много писал, преподавал в Риме и даже на Родосе!
Он усмехнулся:
— Писатель, философ, греческий ритор! Ты, должно быть, знаешь все о том, как следует обращаться с рабами. В любом случае, ты их любишь. Ланиста Капуи, Лентул Батиат, сказал, что ты давал хорошие деньги за фракийца, гладиатора, который, говорят, возглавил это полчище крыс. Он что, в твоем вкусе?
Вариний присел на край земляного вала.
— Боги благосклонны ко мне, раз послали мне тебя именно сейчас. Ты расскажешь об этом фракийце все, что тебе известно. Только не говори, что он так же гладко выбрит, как твои любимчики! Я тебя слушаю.
Посидион молчал, устремив взгляд на краснеющий горизонт.
— Я спрашиваю тебя, Посидион! Претор Рима ожидает твоего ответа.
— Он называет себя Спартаком, — тихо начал ритор. — Он напал на меня по дороге во Фракию, убил моих рабов. Легионеры VII легиона поймали его. Я видел, как он сражался.
Вариний пожал плечами.
— Сражался! Крысы кусаются, а не сражаются.
— Спроси у трибуна Амилла, который командовал армией Капуи, и у пехотинцев Клавдия Глабра!
