Он ушел. Вокруг раздавались громкие голоса, но он не понимал этого языка. Наверняка это германцы, раз они сидят возле Эномая.
Спартака окликнули. Ему протягивали амфору и кусок только что зажаренного козленка.
Пусть он ест! Пусть пьет!
Галлы во главе с Криксом приглашали его подсесть, выпить вместе с ними. Держась за распухшие животы и запрокинув головы, мертвецки пьяные, они смеялись.
Если бы из-за кипарисов и раскидистых сосен внезапно появилась горстка римских всадников в сопровождении центурии, то галлы, кельты, фракийцы, даки — гладиаторы, сбежавшие из Нолы и Кум, пастухи и рабы, бросившие стада, поля, рабство, — превратились бы, даже не успев услышать скачущих лошадей и шаги врагов, в трупы и лежали бы среди изуродованных статуй, искромсанных туш, сломанных деревьев, растоптанных фруктов и цветов.
Спартак долго бродил по винограднику и саду.
Эти мужчины и женщины напоминали ему огромный поток, вышедший из берегов, поток, куда стекаются все реки, который вскоре затопит все вокруг, унесет деревья, быков и людей, разрушит стены вилл. А потом обмелеет, иссякнет, высохнет.
Кто тогда вспомнит о его былой мощи?
Спартак остановился. Среди амфор и осколков статуй он заметил римский барабан, захваченный в лагере Клавдия Глабра. Высокий цилиндр, обтянутый кожей, опоясывали ремни; за них были заткнуты палочки. Спартак принес барабан на террасу, где сидел Иаир, скрестив ноги и опершись спиной о стену, и поставил перед ним барабан.
— Бей, — сказал он, — бей!
Иаир ударил в барабан. Люди, лежавшие в винограднике и в саду, поднялись. Некоторым удалось дойти до виллы, и они уставились на Спартака, который, опершись о балюстраду, смотрел вдаль, на Везувий, на море.
Он подал знак Иаиру, и тот прекратил бить в барабан.
— Вы как дикие звери! — прокричал им Спартак. — Вы почти мертвы!
Он поднял руку.
— Мне нужны свободные люди, которые умеют сражаться, убивать и умирать!
— Тебе нужны гладиаторы! — крикнул кто-то.
Раздался смех.
— Ты хочешь занять место Лентула Батиата, стать нашим ланистой, нашим хозяином!
— Ты всего лишь один из нас. У нас больше нет хозяина!
Внезапно на балюстраду запрыгнула Аполлония. Она вскинула руки над головой. Выставляя груди и бедра, раскачиваясь, она трясла головой, и длинные волосы летели вокруг ее лица. Она кричала, что умеет читать знаки и предзнаменования.
— Все, что случается с людьми, происходит по воле богов!
Аполлония протянула руку к Везувию, и все, пастухи и гладиаторы, галлы и германцы, кельты и фригийцы, обернулись туда, куда она указывала.
— Кто считает, что Дионис, живущий на Везувии, не вел Спартака? Кто не верит, что Дионис усыпил римлян? Что он сплел веревки, вдохнув жизнь в наши руки, и подал нам мысль сбросить их со скал? Мы подчиняемся богам, и Спартак исполняет их волю! Спартак — ваш предводитель и воля Диониса!
Аполлония сбросила тунику и остановилась в наступившей тишине.
Над толпой взметнулись кулаки. Народ ревел и потрясал копьями, кольями и мечами.
Спартак обернулся к Иаиру.
Барабанная дробь заглушила крики.
28
В сумерках тело Аполлонии было похоже на статую, одетую в бордовую тунику.
Она прислонилась к одной из легких порфировых колонн, окружавших атрий и виллу.
Иаир стоял у стены, синеватые фрески таяли в темноте. Маленькая ниша, в которой прежде находились статуэтки ларов[5] и светильник, зияла черной дырой.
Все вокруг было разграблено, разбито.
Голоса Крикса, Эномая и Виндекса звучали в атрии, как в колодце.
— Боги хотят того, чего хотят люди! — сказал Крикс.
Он повернулся к Аполлонии.
— Твоя жрица выражает твою волю, Спартак, а не волю Диониса.
Он поднял руки.
— Мои руки и руки других гладиаторов, — он кивнул на Эномая и Виндекса, — плели веревки, и мы спустились со скалы, убили претора и его воинов!
Он ухмыльнулся.
— Я не видел рук Диониса. Не видел, чтобы он перерезал горло хоть одному римлянину!
Он указал на Спартака, который задумчиво сидел на краю имплювия, [6] время от времени касаясь пальцами воды.
— Ты просто хочешь быть нашим хозяином!
Он бросился в угол атрия и схватил Курия за руку. Оружейник оттолкнул Крикса, выхватил меч и выставил ногу вперед, готовый броситься в бой.
— Вот кем ты хочешь быть, Спартак, — продолжал Крикс. — Нашим новым хозяином, таким, как он!
Крикс сделал резкий выпад и, прежде чем Курий успел защититься, приставил ему меч к горлу.
— Я убью его! — воскликнул Крикс.
Он выбил у Курия меч, схватил за волосы.
— Если ты убьешь его, я убью тебя, — спокойно сказал фракиец и провел рукой по воде.
— Я поклялся, что больше никогда не убью никого из моих братьев, — продолжал он, — но если ты убьешь его, то сам умрешь раньше, чем высохнет его кровь.
Эномай и Виндекс отступили к колоннам и, скрестив руки на груди, делали вид, что все происходящее их не касается.
Иаир вышел вперед, в полосу багрового вечернего света. Он стоял между Спартаком и Криксом, который все еще держал меч у горла Курия.
— А кто будет кричать «Убей! Убей!»? — спросил Иаир. — Кого развлечет это зрелище? Кто решит, кому умереть — Курию, Криксу или Спартаку? Кто опустит большой палец? Вы знаете ответ: это Гней Лентул Батиат, римские преторы и воины центурий, которые уже в пути. Они мечтают отомстить за претора Клавдия Глабра и будут кричать: «Убей! Убей!» Вы подарите им свои жизни? Они наверняка обрадуются. Но они должны бояться вас. Вас несколько тысяч, к вам присоединились беглые рабы и гладиаторы. А вы убиваете друг друга! Я не знаю, может, вас ослепили боги, может, они хотят вашего поражения, решив, что вы не достойны быть свободными.
Целитель снова отошел в тень.
Крикс оттолкнул Курия, и тот, споткнувшись, упал между двух колонн.
Галл убрал меч в ножны, постоял в нерешительности и сел перед Спартаком.
29
