Инна Фелтон медленно подошла к двери и повернула ключ. Ей нужно увидеться с Сирилом, потому что она должна сказать ему, что она обо всем знает, и что он должен уйти и никогда больше не возвращаться. Она не сказала полиции и ни одной живой душе, но Сирилу она должна сказать, и он просто обязан уйти. И потом, это не он оказался в тюрьме, а она — изолированная от всех, наедине с тяжким бременем того, что знала. Она не могла никому рассказать, даже Мэриан.

Она открыла дверь и наблюдала, как он вошел и запер ее на ключ. Даже будучи в глубоком отчаянии, она испугалась. Она стала пятиться от него, пока не уперлась в спинку кровати. Это была широкая, старомодная кровать с медными набалдашниками на спинке, большими на углах, маленькими посередине. Она ухватилась за большой набалдашник с той стороны, что была ближе к окну и обошла кровать, затем села на нее. Ей необходимо было сесть, потому что ее ноги дрожали.

Сирил тоже сел. У окна стояло удобное кресло, и он в нем устроился. На этот раз он действительно не помышлял об игре, но он так часто прибегал к жестикуляции на сцене, что патетические жесты явились сами собой. Он застонал, запустил руки в волосы и сказал:

— Они думают, что я убил ее.

Инна совсем ничего не почувствовала. За последнее время она столько раз говорила это самой себе, что, казалось, невозможно уже что-либо чувствовать по этому поводу. Она все перечувствовала, и ничего не осталось. Она взялась за набалдашник на углу спинки кровати и сказала:

— А разве ты не убивал?

— Инна!

Его голос звенел праведным негодованием. Он наклонился в кресле вперед, руки на подлокотниках, в расширившихся глазах страх и укор.

Вздох удивления только растревожил пучины ее страдания. Она сказала:

— Это ведь ты сделал, разве нет? Я видела.

— Инна, ты с ума сошла?

Она упрямо наклонила голову.

— Я видела.

— Не могла ты ничего видеть. И что же, по-твоему, ты видела?

Выговориться было облегчением. Она сказала тихим, невыразительным голосом:

— В четверг ночью мне не спалось, совсем не спалось. Я услышала скрип половицы, когда ты вышел из своей комнаты. Я встала, потому что боялась, что ты придешь сюда. Но ты спустился по лестнице. Я вышла и смотрела сверху на прихожую. Ты прошел по коридору, открыл дверь, ведущую на ту сторону, и вошла Хелен Эдриан.

— Инна!

— Ты взял плащ Мэриан, и она его надела. Шарф упал на пол. У тебя был фонарик — в его свете легко различались цвета. Ты не должен был позволять ей брать шарф Мэриан... — ее голос оборвался.

Он сидел, наклонившись вперед, с мертвенно-бледным лицом, не сводя с Инны глаз.

— Ты не понимаешь. Я должен был увидеться с ней наедине. Они говорят, что я ее шантажировал. Что, черт возьми, за чепуха! Мы дружили много лет, и все, чего я хотел, это получить немного денег. Она ведь собиралась выйти за Фреда Маунта, так? Пятьдесят фунтов для нее ничего бы не значили, ничего вообще. А Фред не женился бы на ней, если бы узнал, что у нее был роман с Феликсом. Так что, пятьдесят фунтов — это совсем дешево. А она имела наглость предложить мне десять!

Инна тем же тихим голосом сказала:

— Ты ее шантажировал?

Он раздраженно ответил:

— О, называй это, как хочешь! Кажется, вы с Мэриан думаете, что человек может прожить без денег. Маунт просто ходячий банк. Что такое пятьдесят фунтов? Она бы даже и не заметила их отсутствия. Но я должен был встретиться с ней наедине. Феликс глаз с нее не спускал, так что мы обо всем уговорились на пикнике. Я должен был впустить ее, и мы бы все обговорили. Можешь быть уверена, она просто хотела прийти, к соглашению, потому что Маунт не смирился бы с тем, что она сделала, и она это хорошо понимала. Она была холодна. Скажу это вместо Хелен, у нее были свои причины. Она знала, что у нее проблемы. Пятьдесят фунтов почти были у меня в кармане. Но мне нужно было с ней повидаться, мы должны были поговорить. И, как только я пропустил ее через стену, я понял, что в доме это делать небезопасно. Ну, потому что ты не спишь, и, если ты спустишься вниз и застанешь нас вместе посреди ночи, то какую истерику закатишь, — он злобно рассмеялся. — С тебя бы сталось, скажешь, нет?!

Она сказала безо всякого выражения:

— Я спустилась вниз и застала вас вместе.

— Ничего такого, чтобы ревновать, слово даю.

К горлу Инны подступила тошнота. Ее рука все еще держалась за медный набалдашник. От холода металла ее ладонь закоченела. Она чувствовала, как холод распространяется по руке, а затем по всему телу. Она сказала:

— Продолжай.

— Ну, тут меня осенило. Я сказал: «Послушай, пойдем на пляж. Инна еще не спит, тебе ведь не хочется затевать очередной скандал». Я заставил ее надеть плащ Мэриан и повязать на голову ее шарф, просто на случай, если кто-нибудь выглянет из окна — светлые волосы так бросаются в глаза, а я не был уверен, что ночь будет безлунная, — и мы вышли через кабинет и спустились на самую нижнюю террасу.

— Я вас видела.

Он с упреком покачал головой.

— Вообще-то, ты не должна была шпионить. Тебе не о чем было тревожиться, и, в конце концов, это просто не твое дело.

— Я не шпионила. Я вернулась к себе в комнату. У тебя был фонарик. Ты зажег его, когда вы спускались с лужайки вниз по лестнице. У нее на голове был шарф Мэриан. Свет упал на него, когда она спускалась по ступенькам. Я же видела. Ты не должен был позволять ей брать шарф Мэриан.

— Что за вздор! Это только доказывает, насколько это была целесообразная мера предосторожности. Нам нужен был свет фонарика на лестнице, чтобы не переломать в темноте ноги. Поэтому я и зажег его. Я полагаю, ты увидела шарф, когда я оступился, и свет фонарика взметнулся вверх. Я хочу сказать, если бы кто-нибудь еще выглянул из окна, он мог бы увидеть светлые волосы Хелен, если бы я не позаботился о том, чтобы прикрыть их. Шарф Мэриан, подумать только! — он опять злобно рассмеялся. — Инна, в самом деле, вечно ты говоришь самые идиотские вещи!

Она сказала:

— Продолжай.

— Ты все время меня перебиваешь. На террасе была скамейка, и мы сели. Было тепло, и она сняла плащ, нас ведь никто не мог увидеть. Мы говорили, и она повела себя страшно неразумно, я хочу сказать, страшно. Она со всей серьезностью угрожала пойти в полицию, хотя, конечно, не собиралась этого делать. Я просто над ней посмеялся. «Отлично, — сказал я, — если ты этого хочешь. Давай раскроем карты и обнародуем все в газетах, и посмотрим, что на это скажет Фред Маунт». Ну, тут у нас случилась небольшая перепалка, сказали друг другу пару ласковых. Но это меня не задело, я знал, что ей надо выговориться, и, когда она закончила на «десять фунтов, и это мое последнее слово, или забирай, или проваливай», я сказал: «Тут не о чем говорить», — и пошел в дом.

Инна сказала:

— Ты убил ее.