все, не может этого быть.

— Гоги, отойди от окна, любопытная скотина, — вроде интеллигентный дядька, а сам — как мои дочери, хамло несчастное!

— Слушай, прямо передернуло всего… Как это случилось — они ее удочерили, что ли?

— Генетический прокол — вот что это такое, только наоборот. У Кето родовая травма, ее щипцами тащили — ну и вот, инвалид на всю жизнь, а так — была бы точная копия своих мамы с папой. А вторая родилась — жемчужина. Посмотри, на ней же глаз отдыхает. Добрая душа, всегда веселая, никогда ничего у родителей не потребует. Ну откуда у этих кашалотов такая дочь?!

— Есть многое на свете, друг Горацио… Таточка, а твои дочери Шекспира читают? Все, молчу, молчу…

— Хозяйка! Хозяйка, где вы там?! Я закончил циклевку, завтра можно лаком крыть.

— Тигран, подожди, куда уходишь — сначала обедать, все уже на столе. А почему у тебя руки всегда в карманах? Воспитание хромает, да?

— Лела-джан, я ненарочно, у меня с детства редкое заболевание: посмотрите, если не противно.

— Ой! Что это: как чешуйки! Это больно?

— Да нет, не больно, но люди таращатся. Надо все время кремом мазать. Потому и за руку ни с кем не здороваюсь.

— Мне совсем не противно. Тигран, а ты почему паркетчиком работаешь, ты же столько всего знаешь? Вон, все кроссворды подряд отгадал.

— Детка, да сдался тебе этот Гия: даром что красавчик, да не про нашу честь, да и мужем хорошим не будет. Не будет, и все тут — послушай, что я говорю. Аджарцы — прекрасные люди, но мужья гуляют, это у них не зазорно, а прямо как подвиг. Вот мегрелы — хорошие мужья, но строгие слишком и с детьми не помогают — это у них стыдно считается. Имеретинцы — чересчур выпендриваться любят, и застолья бесконечные — замучаешься готовить и убирать. Даа… Так что лучше наших гурийцев никого нет. Да и не всякий гуриец тебе подойдет, а только озургетский! Ланчхутские — бездельники, им бы только революции устраивать.

— Папуля, тебя послушать — останусь я в девках или уж в деревню куда-нибудь, корову доить.

— А чем плохо? Свежий воздух, детей хорошо там растить… Ну, ладно, молчу, молчу. Ты — наша радость, Бог тебе пошлет хорошего парня.

…— Кето не виновата, что она такая, правда, же, Тигран? И ничего наследственного — это врачи ей устроили в роддоме, бедная мама всю жизнь плачет. Сколько уже приходили просить палу моей руки — и каждый раз одно и то же: увидят Кето — и след их простыл.

— Ты на нее сердишься?

— За что? Она ведь и так несчастная, а я уж как-нибудь не потеряюсь. Знаешь, она меня в детстве все время таскала на руках. Заматывала, как куклу, и нянчила. Мне говорит: Лелка, я твоих детей буду баюкать! Она добрая. Иногда дети ее дразнят — она камнями бросается, но если ее не обижать — совсем как ребенок.

— Вот они, тихони-то! Родители с ней носились-носились, а она возьми и сбеги, да с кем?! С паркетчиком!!! Не-ет, если женщина сучка, ее ничем не остановишь — пробьет стены!

— Тетя Соня, ты чего такая злая, черт бы тебя побрал?! Уйди отсюда куда-нибудь, иначе глаза вырву, и все мне только спасибо скажут!

— Лаша, успокойся, дорогой, — хотя, на мой взгляд, лучше не глаза вырвать, а язык. А вы, сударыня, не забывайтесь: паркетчик — такой же человек, как и любой другой!

— Ах, вы, мерзавцы!!! Нашлись тут агнцы Авраамовы! Один — наркоман, а другой — недоделанный поэтишка! Что вы понимаете в женщинах, придурки! Вот такие негодяйки, как эта ваша красавица Лела, позорят своих родителей! Сбежала, да еще и с брюхом!

— Что, серьезно, Лела убежала с Тиграном?!

— А что ей оставалось, если только он один полюбил ее настолько, чтобы плюнуть на общественное мнение.

— Да уж, дорогая Нора, вы-то ее поймете: она тоже будет что-то вроде вас, только классом похуже!

— Ах, тетя Соня! У меня как раз перец закончился — не могли бы вы на секунду опустить язык в кастрюлю? Только на секунду, а то я отравлюсь.

— Тьфу, бесовская баба! Некуда двинуться порядочной женщине — кругом разврат и беззаконие!

— Закройте рот хоть ненадолго! Кто-нибудь знает, где наши юные влюбленные?

— Жора в ужасе, говорит, убьет обоих собственными руками.

— Никто никого не убьет, господи, все будет хорошо, и все будут счастливы.

Кето стоит одна в темноте возле подъезда.

— Моя Лелка… — размазывает она слезы по лицу. — Где моя Лелка?

…Анита Сидорова, старший бухгалтер. Оригинальное имя и простая фамилия. Рыжие кудряшки и суетливые крылья белых рук. Когда говорит, словно порхает ими. Не то чтобы раздражает, но вначале общения не можешь оторвать глаз от кистей этих рук: кажется, что они живут сами по себе.

Про таких говорят «женщина неопределенного возраста». Я не припомню, можно уточнить в отделе кадров, но вроде бы ей тридцать. Хотя вполне может быть чуть за двадцать — слишком наивен взгляд светло-голубых, неярких глаз; либо чуть за сорок — мешковатая одежда, усталая морщинка на лбу. Правда, на губах чаще всего живет приветливая улыбка.

У нее визгливый голос, выдающий слегка истеричную натуру, и быстро меняющееся настроение. Однако больше всего меня удивляет ее любимая тема для разговоров. Это маточные трубы.

— Понимаешь… — говорит Анита, бодро размахивая сигаретой перед носом индифферентной помощницы нашего юриста, — в полость матки вводится специальный катетер, по которому затем вливается контрастное вещество…

Помощница юриста привычно кивает и, брезгливо морщась, неприязненно смотрит на сигарету Аниты, норовящую угодить помощнице прямо в рот. К подобным разговорам все уже привыкли и всерьез их не воспринимают, просто делают скучающее лицо, вовремя поддакивают и думают о чем-то своем. Я сильно сомневаюсь, что о работе. В лучшем случае, о сезонной распродаже в соседнем торговом центре среднего пошиба.

Лишь иногда Анита имеет возможность привлечь внимание публики на самом деле. Это происходит, когда к нам в контору приезжает кто-то новый. Анита, в общем, профессионал, иначе бы она давно была уволена, но стоит хотя бы немного увести разговор прочь от бизнеса, на сцену торжественно, как Монсеррат Кабалье и Николай Басков, поднимаются маточные трубы…

На корпоративной новогодней вечеринке, куда мы сдуру пригласили нескольких представителей партнеров, за другим концом стола я вижу тоскливо-озадаченное лицо одного из них. Внезапно смех и бессмысленный застольный треп стихают, и в повисшей на несколько минут тишине ликующе звенит голос сидящей рядом с представителем Аниты: «Понимаете, это очень важно! Если трубы непроходимы… У меня вообще врач есть! Говорит, что все решаемо!» Представитель в отчаянии кивает головой и краснеет. Я сочувствующе улыбаюсь ему: вряд ли у сорокалетнего мужика, страдающего одышкой и, скорее всего, геморроем, есть проблема с маточными трубами.

Не представляю, есть ли у нее семья или хотя бы любовник. Как можно трахать женщину, для которой квинтэссенцией существования являются маточные трубы? Для которой маточные трубы — это альфа и омега. Инь и Ян, Штепсель и Торопунька… Даже думать об этом не хочется.

Спустя пятнадцать минут выхожу в коридор клуба, немного подышать свежим воздухом и заодно сделать пару фальш и поздравительных звонков. Анита стоит, прижавшись к стеклу огромного окна холла, и тихо разговаривает по телефону. Я подхожу к ней поближе и, не отдавая себе отчета в том, что это,