залезаю к ней на диван.

Да, я знаю, что никого не интересует стриптиз в моем исполнении, но люди привыкли, что я всегда выставляю себя на посмешище. На мне дешевая, расшитая бисером юбка, которую я купила в дисконтном магазине, и белые хлопковые колготы. Их я и начинаю медленно стягивать со ступней. Через несколько секунд к нам присоединяется Лали, лаская себя руками вверх и вниз, она отпихивает нас с Мэгги локтями в стороны. Потеряв баланс, мы падаем на пол и начинаем истерически смеяться.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Питер, наклоняясь к Мэгги.

— Прекрасно, — хихикает она. И это действительно так, по крайней мере, сейчас, когда Питер рядом с ней.

— Кэрри Брэдшоу, ты плохо влияешь на окружающих, — ругается Питер, уводя Мэгги.

— А ты чванливый зануда, — бормочу я, натягивая колготы и вставая на ноги. Я смотрю на Питера, который наливает Мэгги виски, на его заботливое и в то же время самодовольное выражение лица.

Как далеко ты можешь зайти, чтобы получить то, что хочешь? И в это время у меня происходит прозрение — я могу писать для школьной газеты! Так у меня будет материал, который я смогу послать в Нью Скул. Это будут истории из самой что ни на есть реальной жизни. «Нет, — протестует мой внутренний голос. — Только не “Мускатный орех”. Это уж слишком. Кроме того, если ты будешь писать для “Мускатного ореха”, тебе придется лицемерить. Ты никогда никому не сможешь сказать, что ненавидишь эту газету, включая Питера, который ее редактирует. Да, но разве у тебя есть другие варианты? Если ты даже не попробуешь написать для “Мускатного ореха”, ты, возможно, никогда не попадешь на этот литературный семинар».

Ненавидя себя, я иду к бару, наливаю себе водку с клюквенным соком и направляюсь к Мэгги и Питеру.

— Привет, ребята, — говорю я, потягивая напиток. — Итак, Питер. Я тут подумала, может, мне все- таки стоит что-нибудь написать в эту твою газету.

Он делает глоток и непонимающе смотрит на меня:

— Это не моя газета.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Нет, не понимаю. Очень сложно общаться с человеком, который не может точно выражать свои мысли. А в журналистике точность — это самое главное.

Да-да, а еще «аутентичность» и «знание того, о чем пишешь».

— Я знаю, что фактически это не твоя газета, Питер, — оправдываюсь я, подражая его манере говорить. — Но ты же редактор. А я всего лишь взывала к твоим полномочиям. Но если ты ни за что не отвечаешь…

Он бросает взгляд на Мэгги, которая смотрит на него с недоумением.

— Я не это имел в виду, — говорит он. — Просто если ты будешь писать для газеты, то будешь работать со мной. Но чтобы тебя приняли в редакцию, тебя должен утвердить наш куратор — мисс Смидженс.

— Без проблем, — мило говорю я.

— Как это хорошо, — говорит Мэгги. — Я очень хочу, чтобы вы, ребята, подружились. — Мы с Питером смотрим друг на друга. Этого никогда не будет. Но ради Мэгги мы готовы притворяться.

— Уолт! — кричу я, догоняя его в холле. Он останавливается и откидывает со лба прядь волос. Волосы у Уолта длиннее, чем он носит обычно, и от него пахнет потом.

— Где ты был в субботу вечером? Мы ждали тебя на вечеринке у Лали.

— Не смог прийти, — говорит он.

— Почему? Что еще ты мог делать в этом городе? — Я пытаюсь, чтобы мои слова звучали, как шутка, но Уолт воспринимает их всерьез.

— Веришь ты или нет, но у меня есть и другие друзья.

— Да ты что?

— За пределами школы Каслбери тоже есть жизнь.

— Да ладно, — говорю я, слегка подталкивая его локтем. — Я же пошутила. Мы скучаем по тебе.

— Я тоже скучаю по вас, — отвечает он, перекладывая книги из одной руки в другую. — Мне пришлось взять дополнительные часы в «Гамбургер Шэк», и у меня теперь совсем нет свободного времени, а в то, что остается после работы, я занимаюсь.

— Это так скучно. — Мы доходим до учительской, и я останавливаюсь, прежде чем войти. — Уолт, с тобой все нормально? Точно?

— Абсолютно, — говорит он. — А почему ты вообще об этом спрашиваешь?

— Но знаю.

— Ну тогда увидимся позже, — говорит он.

Когда он удаляется, я понимаю, что он врет — насчет дополнительных часов в «Гамбургер Шэк» точно. Я забирала оттуда Мисси и Доррит два раза за последнюю неделю и ни разу не видела там Уолта. Нужно выяснить, что с ним происходит на самом деле, думаю я, открывая дверь в учительскую. Там мисс Смидженс, куратор «Мускатного ореха», и мисс Пижчик, которая преподает домоводство и машинопись. Они обе курят и обсуждают консультацию по подбору цвета, которая проходит в торговом центре в Хартфорде.

— Сюзи рассказывает, что эта консультация изменила ее жизнь, — говорит Пижчик. — Раньше она носила синий цвет, а оказалось, что ей больше идет оранжевый.

— Оранжевый — это цвет тыквы, — считает Смидженс. Я тоже так думаю, и поэтому она мне начинает нравиться. — Вся шумиха вокруг этого цветоанализа яйца выеденного не стоит. Это еще один способ завладеть деньгами доверчивых дураков.

Я с ней полностью согласна. Какая разница, какой цвет носить, если у тебя серая неухоженная кожа из-за того, что ты выкуриваешь по три пачки сигарет в день.

— Но все равно это забавно, — по-прежнему считает Пижчик. Мы хотим пойти туда женской компанией, а потом где-нибудь перекусить. — Она неожиданно оборачивается и видит меня, стоящую в дверях. — Да? — резко спрашивает она. Ученикам строго запрещено заходить в учительскую.

— Мне нужно поговорит с мисс Смидженс.

Смидженс, наверное, настолько устала от Пижчик, что вместо того чтобы выпроводить меня, предлагает остаться:

— Кэрри Брэдшоу, правильно? Ну, хорошо, входите. И закройте за собой дверь.

Я улыбаюсь, пытаясь задержать дыхание. Несмотря на то что я иногда курю, когда я оказываюсь в компании двух женщин, которые дымят, как паровозы, у меня появляется невольное желание закрыть нос рукой, но я понимаю, что это будет некорректно, поэтому пытаюсь дышать ртом.

— Я тут интересовалась… — начинаю я.

— Я знаю. Ты хочешь узнать насчет газеты, — говорит мисс Смидженс. — Это бывает каждый год: после первого семестра ко мне вдруг подходят выпускники, которые ни с того ни сего хотят работать в «Мускатном орехе». Я знаю, тебе нужно повысить свою оценку по внеклассным занятиям, так?

— Нет, — говорю я, надеясь, что мне не станет плохо от дыма.

— Тогда зачем тебе это нужно?

— Я думаю, что смогу привнести в газету что-то новое.

Очевидно, что я говорю какую-то глупость, потому что она отвечает так, как будто слышала все это миллион раз:

— Да ты что?

— Я думаю, что я неплохой писатель, — осторожно говорю я, отказываясь сдаваться.

На Смидженс это не производит никакого впечатления.