величество».

* * *

Одно время в Англии в кругу высшей аристократии вращался Бруммель, считавшийся образцом истого джентльмена, конечно, с чисто внешней стороны: одежды, моды, манеры и т. д. Однажды в большом обществе, в присутствии принца Уэльского, кто-то начал смеяться над Бруммелем, вздумавшим похвастать своей силою. Принц Уэльский тоже присоединился к насмешникам. Тогда Бруммель, обращаясь к принцу, сказал ему:

— Держу пари, что пронесу ваше высочество на своих плечах от ворот парка, что в конце улицы Пикадилли, до самой Башни (государственная тюрьма), притом бегом и ни разу не остановившись.

Пари понравилось, было принято; порешили на 2 000 фунтов стерлингов. Время назначили на другой день, в полдень. Принц заметил, что лучше бы выбрать другой час дня, потому что в полуденное время такое зрелище, как путешествие принца Уэльского на чужих плечах, привлечет пропасть зевак. «Впрочем, — утешился тут же принц, — Бруммель уйдет недалеко, и все это, значит, в одну минуту окончится!»

На другой день, в полдень, принц, Бруммель и их свидетели аккуратно прибыли на условное место.

— Ну, я готов, — сказал принц.

— Не совсем, ваше высочество. Вы еще не сняли сюртука.

— Да зачем же это?

— Как же, помилуйте, сюртук лишний груз. По точному смыслу условий пари, я должен нести вас, а не ваши вещи.

— Извольте, я скину сюртук, — проговорил принц, быстро скидывая одежду и еще не подозревая, куда клонит Бруммель. — Ну-с, отправимся!

— Никак нет-с, ваше высочество, вы еще не готовы. Осмеливаюсь еще раз поставить вам на вид, что я, по условиям нашего пари, должен нести вас и больше ничего!

— Значит, мне придется снять и жилет, и галстук, и белье, и…

— Непременно, ваше высочество.

Понятно, что при таком толковании условий, которое, однако же, нельзя было не признать правильным, пари выиграл Бруммель.

* * *

Английский врач Абернети был мрачен, суров, а главное, ужасно молчалив и ценил в людях лаконизм превыше всех других добродетелей. Одна дама, знавшая это его свойство, будучи укушена собакой, пришла к нему за советом и молча протянула ему укушенную руку. Абернети осмотрел рану и затем между врачом и пациенткой произошел такой разговор:

— Царапина? — спрашивает врач.

— Укус.

— Кошка?

— Собака.

— Сегодня?

— Вчера.

— Болит?

— Нет.

Доктор пришел в такой восторг от этой пациентки, что почти обнял ее.

Он не любил также, когда его беспокоили по ночам. Один раз он только что вернулся с ночного визита и улегся в постель, как опять раздался звонок и чей-то встревоженный голос требовал немедленно доктора.

— Что случилось? — крикнул рассерженный Абернети.

— Доктор, ради Бога поспешите, мой сын проглотил мышь, помогите!..

— Ну так дайте ему проглотить кошку и оставьте меня в покое!

* * *

Лорд Честерфилд сохранил свойственные ему от природы веселость и шутливость почти до самого смертного часа. За несколько дней до смерти он кое-как собрался с силами и сделал небольшую прогулку в экипаже.

— Вы прокатились по свежему воздуху, милорд? — спросил его кто-то, когда он возвратился с прогулки.

— Нет, это я уже приступил к репетициям моих похорон, — отвечал шутливый лорд.

* * *

Однажды перед папою Бенедиктом XIV предстал какой-то монах и, заливаясь слезами, долго не мог вымолвить ни слова.

— В чем дело? — спросил его папа.

— Мне было откровение, — сообщил монах, рыдая, — что народился Антихрист.

— Сколько же ему теперь лет?

— Года три или четыре.

— Так чего же ты плачешь? Покуда он вырастет, мы с тобой умрем. Ведь не нам с ним возиться!

* * *

Папе Клименту XIV его садовник преподнес корзину с роскошными плодами. Папа понимал, что садовник ожидал вознаграждение, вынул из кармана пук индульгенций (отпущение грехов умирающему) и сказал ему:

— Твое внимание ко мне заслуживает награды. Вот тебе награда, самая ценная для человека; с этим ты умрешь как подобает.

— Ваше святейшество, — ответил ему садовник, — чтобы умереть как подобает, надо жить как подобает. Будьте милостивы, возьмите обратно половину этих индульгенций и вместо них выдайте мне то, что они стоят. На эту половину я, стало быть, буду как подобает жить, а с этою половиной как подобает скончаюсь.

* * *

Про того же папу рассказывают, что на вопрос одной дамы, не опасается ли он излишней болтливости со стороны своих секретарей, он отвечал: «О нет, сударыня, они у меня скромные и никогда не выдадут моих тайн, хотя у меня их три», — и при этом он показал ей три пальца своей правой руки. Он всегда писал собственноручно, и секретарей у него не было.

* * *

Знаменитый романист Чарльз Диккенс беседовал у себя на даче с одним из друзей, человеком весьма положительным. Суровый враг всякой фантазии, этот господин громил поэзию и особенно нападал на детские сказки.

— Никогда, — говорил он, — не следует детям рассказывать никаких чудесных историй; надо, чтобы они вступали в жизнь свободными от всяких предрассудков!

Диккенс ничего не говорил, только улыбался. В это время в окно влетела бабочка с прелестными пестрыми крылышками. Диккенс поймал ее и стер пальцем цветную пыльцу, из которой состояли узоры на ее крылышках

— О, какой же вы варвар, мой друг! — воскликнул его собеседник. — Зачем вы это сделали?

— Следуя вашему мнению, — отвечал Диккенс. — Я освободил насекомое от бесполезного украшения, которое ему только мешает летать.

* * *

Свирепый английский судья Джеффрис однажды, подняв трость, указывал на человека, который в то время сидел перед ним на скамье подсудимых, и при этом говорил:

— У конца моей трости сидит бестия и каналья, каких свет не производил.

— У которого же конца, милорд? — спросил подсудимый, человек не робкого десятка.

* * *

У принца Гастона Орлеанского борода была яркого рыжего цвета. Будучи однажды у себя в имении, он увидал какого-то человека, у которого совсем не было бороды, не росла, и это придавало его