— Там же, где и вы, — отвечал Риго, — краска у нас одна и та же.

* * *

Однажды архиепископ Кентерберийский встретил в лесу, через который ему доводилось нередко проходить, какого-то человека. Тот сидел на земле перед шахматной доской с расставленными фигурами и казался глубоко погруженным в игру.

— Ты что тут делаешь? — спросил его владыка.

— Играю в шахматы, ваше преосвященство.

— Сам с собою?

— Нет, с Господом Богом.

— Ну, должно полагать, проигрыши тебе не дорого обходятся.

— Извините, ваше преосвященство, мы играем в большую игру, и проигрыши свои я плачу аккуратно. Да вот не соблаговолите ли подождать одну минутку, может, вы мне принесете счастье, а то мне сегодня не везет… Вот посмотрите— мне шах и мат.

Архиепископа эта игра ужасно рассмешила. Игрок же спокойно вынул из кошелька 30 гиней и протянул их владыке со словами:

— Владыка, когда я проигрываю, Бог всегда посылает мне кого-нибудь, кто получает выигрыш. И этот выигрыш идет в пользу бедных. Поэтому прошу вас принять от меня эти деньги и раздать их бедным; это мой сегодняшний проигрыш.

Архиепископ долго отнекивался, но потом, видя в этом человеке чудака-благотворителя, каких немало было в Англии, взял 30 гиней и роздал их бедным.

Спустя месяц архиепископ снова проходил через лес и снова наткнулся на чудного шахматного игрока. Тот издали окликнул архиепископа, и когда он подошел, сказал:

— Ваше преосвященство, все это время мне жестоко не везло, но сегодня я поправился, сейчас выиграл 300 гиней.

— Кто же тебе все выплатит? — спросил архиепископ.

— Надо полагать, вы, владыка. Я же вам докладывал, что, когда я выигрываю или проигрываю, Бог мне посылает кого-нибудь, кто принимает мой проигрыш либо отдает мне выигрыш. Вот так и сегодня, очевидно, вы посланы именно за этим. Уверяю вас, что это всегда так бывает, а если мне не верите, я сейчас кликну товарищей; их у меня тут, в лесу, несколько человек, они вам подтвердят…

Конечно, архиепископ не стал дожидаться товарищей из лесу.

* * *

Ученый Будэ спокойно работал, сидя в своем кабинете, как вдруг к нему вбежал чрезвычайно встревоженный слуга с криком:

— Пожар!

— Доложите об этом барыне, — спокойно сказал ему Будэ. — Ведь вы знаете, что я в хозяйственные дела не вмешиваюсь.

* * *

Знаменитый баснописец Лафонтен был, вроде нашего дедушки Крылова, человек очень мирный, ленивый и спокойный. Но когда ему случалось взволноваться, он часто разражался удивительно забавными речами. Так, на первом представлении своей же собственной оперы «Астрея» он внезапно впал в страшное неудовольствие собственным произведением и начал его вслух бранить на чем свет стоит. Какие-то дамы, его соседки по ложе, вздумали его умиротворить и начали его убеждать, что опера вовсе не так плоха, да и не может быть плохою, потому что написана самим знаменитым Лафонтеном.

— Э, сударыни, это вовсе не препятствует тому, что пьеса все-таки ни к черту не годится. Да и что такое Лафонтен? Что вы мне рассказываете о Лафонтене? Поверьте, что я лучше вас знаю, что он дурак, потому что я сам и есть Лафонтен!

После первого же акта он ушел из театра, отправился в ресторан, забрался там в угол и уснул. Кто-то из знакомых увидел его мирно почивающим, разбудил и выразил крайнее удивление, что он в такой вечер, когда его пьеса идет в первый раз, не полюбопытствовал даже взглянуть на нее, а спит в ресторане.

— Был я, видел, — ответил, зевая, Лафонтен. — Такая скверность, что я только дивлюсь, как это парижане смотрят и переносят ее. Удивительно невзыскательный народ!

* * *

Знаменитый актер-комик Дезире играл в оперетке Декока «Чайный цветок». Он в тот день очень плотно поел, да вдобавок засиделся за обедом, и прибыл в театр впопыхах. Первый акт прошел благополучно, но во втором роковые последствия плотного и трудноваримого обеда обнаружились самым выразительным манером… Несчастный Дезире побледнел, как полотно; для него не оставалось сомнения, что публика заметила, в каком он состоянии обретается. Дезире старался овладеть собой, но пьеса шла вяло: публика хранила гробовое молчание. По ходу пьесы в конце акта на сцену выбегает актер и, поздоровавшись с Дезире, хлопает его по животу — обычная французская вольность. Едва актер приготовился совершить это, как Дезире схватил его за руку и спокойно сказал:

— Сегодня нельзя!

Публика разразилась бешеным хохотом, и ее раздражение против Дезире сразу прошло.

* * *

Про знаменитого романиста Понсон дю Террайля, автора всесветно известного «Рокамболя», один литератор говаривал: «Он чудесный малый, я его знаю, встречаюсь с ним и очень его люблю; а чтоб не портить с нам добрых отношений, я никогда не читаю его романов».

* * *

Франсуа Гизо говорил про одного назойливого кандидата в Академию наук:

— Я ему охотно дам свой голос. Что бы про него ни говорили, у него все-таки есть драгоценные качества настоящего академика. Он умеет обойтись с людьми, у него прекрасные манеры, орден, у него нет никаких политических мнений. Чего ж еще? А что он там что-то такое написал, так ведь и на солнце есть пятна. Нельзя же требовать совершенства!

* * *

Губернатор Амьена Сен-Прель во время осады города Арраса придумал очень смелый план овладения этим городом. Но для исполнения плана ему нужен был очень надежный человек. Выбор пал на некоего Курселя.

— Я избрал вас, Курсель, — говорил ему губернатор. — Я знаю вас как самого неустрашимого и ловкого человека и уверен, что вы удачно исполните то, что я задумал. Надо овладеть Аррасом хитростью, и вот что мы сделаем. Вы переоденьтесь крестьянином, возьмите с собой что-нибудь, ну хоть зелень, и явитесь в город будто бы продавать эту зелень. Вас, конечно, свободно пропустят на рынок. И вот вы, выбрав время, затеете с кем-нибудь ссору, раздеретесь и в конце концов убьете того, с кем подеретесь. Вас, разумеется, схватят. Время военное, в городе осадное положение. Значит, вас немедленно будут судить и приговорят к смерти. Вы сами знаете, что у аррасцев существует обычай — совершать казни за городом. Вот на этом-то и основан весь мой план. Около ворот, через которые вас поведут на казнь, я устрою засаду. Как только мои люди увидят, что публика зазевалась на вашу казнь, они тотчас кинутся в город через эти ворота. Я брошусь вслед за ними, овладею городом, а затем, само собою разумеется, поспешу вам на выручку. Вот мой план. Что вы на него скажете?

— Превосходный план, только все-таки надо подумать, — ответил Курсель.

— И прекрасно, подумайте. А завтра скажете мне, на чем порешите, согласны или нет.

На другой день Курсель пришел к Сен-Прелю и сказал ему:

— Видите ли, господин губернатор, я опять-таки повторяю, что ваш план превосходен. Но только я предпочел бы обменяться с вами ролями. Вы переодевайтесь и идите в город, а я буду командовать засадою.

* * *

Генерал Кюстин отличался неподражаемым хладнокровием во время боя. Случилось раз, что в самый разгар сражения один из его адъютантов читал ему вслух какую-то бумагу. Вдруг пуля просвистела между рук адъютанта и прорвала бумагу, которую он читал. Адъютант невольно остановился и, взволнованный этим случаем, безмолвствовал.

— Читайте же дальше, — сказал ему Кюстин, — бумага уцелела, пуля вырвала всего лишь одно-два