заговорить.

– Очухался, падла?

– Сам ты – падла, – очень буднично, ровным голосом заметил Вербицкий. – И батя твой падлой был и дети падлами будут…

– Ну-ну, – ничуть не обиделся Петенька. – Видно придется разбираться, кто из нас падла. Другого я от тебя и не ждал.

Петенька оставил дубинку в покое. Вытащил из нагрудного кармана карту и сунул ее коробочку на двери. Негромкий щелчок. Эсэнэсовец распахнул решетку, вошел в камеру. Схватил Марата за волосы, рывком поставил на ноги и толкнул к выходу.

– Пшел!

Оказавшись в коридоре, увидел соседка. Короткая перебранка с Петенькой его разбудила. Сжимая обеими руками прутья решетки, на Вербицкого смотрел мужчина лет тридцати пяти. Правда, украшенный недельной щетиной подбородок, опухшее лицо и осовевшие спросонья глаза добавляли ему лет пять- десять. Правильные черты лица, рост чуть выше среднего. Фигуру можно было бы назвать спортивной, если бы не наметившееся брюшко. На высокий лоб свисали сосульки давно немытых огненно-рыжих волос, остриженных не так коротко как у остальных, встречавшихся Марату мужчин.

Странно, но беглого взгляда на соседа Вербицкому вполне хватило для того, чтобы почувствовать к нему симпатию. Было в этом парне что-то располагающе… По крайней мере, уже то, что одет узник был не в черную форму, и не в синий комбинезон Марату нравилось.

Если бы Вербицкий встретил его при других обстоятельствах, то принял бы за бомжа. Потрепанный серый пиджак, с дырами на локтях. Под ним – майка не первый свежести. Брюки с пузырями на коленях. На ногах – грубые, даже шапочно не знакомые со щеткой ботинки без шнурков, надетые на босую ногу.

Новый знакомый лишь мельком взглянул на Марата и сосредоточился на эсэнэсовце.

– Эй, командир! Че за дела? Мне пожрать принесут?!

– На том свете нажрешься, Бельский! – ухмыльнулся Петенька. – Закрой поддувало, пока я тебе последние клыки не выбил.

– Я серьезно, начальник! – настаивал Бельский. – Вторые сутки пошли, как маковой росины во рту не было.

– Будет тебе росина и все остальное. Накормят и напоят по самые уши в исправлаге третьей степени.

– За что?! – завопил узник. – Не имеете права… Я ни в чем не виноват!

– Ну, так это не твоя заслуга, – бросил Петя через плечо. – А наша недоработка…

Бельский продолжал бушевать – начал трясти решетку и топать ногами. Однако эсэнэсовец уже не обращал на него внимания. Он ткнул Марата в плечи концом дубинки.

– Шевели лаптями!

В коридоре было всего четыре камеры. Вербицкий не смог рассмотреть есть ли обитатели в двух других – Петя не позволял останавливаться и оглядываться. Коридор закончился лестницей в один пролет и новой решетчатой дверью. Добравшись до площадки, эсэнэсовец заставил Марата стать лицом к стене. Щелчок. Петя опять воспользовался карточкой.

– Вперед, свиное рыло!

Вербицкий не стал отвечать на оскорбление. Он был занят тем, что старался запомнить каждую мелочь. Авось пригодится, если представится удобный случай сбежать из этого осиного гнезда. Марат не желал попадать в исправлаг третьей степени. Более того – первая и вторая степени его тоже не устраивали.

В новом коридоре, выкрашенном унылой темно-зеленой краской и освещенном все теми же трубчатыми люминесцентными лампами, был десяток серых дверей – по пять с каждой стороны. Без табличек и других опознавательных знаков. Судя по всему, посетители здесь не могли бродить самостоятельно. Их водили и доставляли. Работа тут не бурлила. Было тихо, как в гробу. К две тысячи сорок первому году подавляющее число дестабилов, видать, уже успели определить в исправлагеря. Служакам вроде пегоусого капрала и его подручного явно не приходилось зарабатывать хлеб в поте лица.

Ты, Вербицкий – ископаемое. Один из чудом выживших мамонтов. Отправят тебя в исправлагерь и будут абсолютно правы. Диковинных зверей следует держать в зоопарке.

Путешествие закончилось у последней двери. Марату вновь пришлось стать лицом к стене. Он успел заметить еще один небольшой коридор с решетчатой дверью. Возможно, выход на улицу. Эх, как жаль, что сюда его привезли в отключке! Впрочем, об особенностях этой норы можно спросить у Бельского. Фамильярность, с которой он общался с эсэнэсовцем, говорила о том, что парень неплохо знаком со здешними порядками.

Ты на полном серьезе думаешь о побеге, дурачок? Окстись! Оказаться гораздо дальше чем у черта на куличках, навешать плюх представителю власти и строить какие-то планы. Ну и нахал же ты, Вербицкий!

Петенька, которого никак нельзя было заподозрить в вежливости, постучался. В ответ донеслось неразборчивое бормотание.

Марата втолкнули в кабинет, отличавшийся от камеры только размером, наличием мебели, да нормального окна. Почетное место здесь занимал сейф. Стальной великан наверняка хорошо помнил прошлое столетие. Углы его облупились, а слои краски, как годовые кольца рассказывали о преклонном возрасте сейфа. В полуоткрытой дверце торчал простой ключ, на который капрал Байдак повесил свой черный китель. Сам он откинулся на спинку стула, а ноги устроил на письменном столе необъятных размеров. Под кителем Байдак носил форменную майку – черную, с биркой «СНС». Бычью его шею обвивала массивная серебряная цепочка с куланом. В центре был выгравирован сжатый кулак, а по ободку шла надпись «Служба Национальной Стабильности».

Судя по капелькам, запутавшимся в пегих усах, пустому стакану на столе и отчетливому запаху спиртного, капрал успел поправить себе настроение. И не один раз. Из-под берета на Вербицкого смотрели мутные глаза.

Марат опустил голову, но и рассматривать грязные подошвы капральских сапог тоже не хотелось. Начать разговор первому? Почему-то Вербицкому казалось, что пьяный Байдак и притихший за спиной Петенька только этого и ждут. Хрен вам на постном масле. Поиграем в молчанку. Вербицкий бывал в похожей ситуации, когда за слишком смелые высказывание в адрес власти был вызван на ковер к большому начальнику. Тот ровным счетом ничего не смыслил в газетных делах, но выстроил беседу настолько виртуозно, что Марат даже позавидовал ловкости чиновника, который в заключение заметил елейным голоском «Вопросов больше нет? Тогда – до свидания!».

Вопросов у Вербицкого не было с самого начала, а получилось так, будто он пришел в кабинет по собственной инициативе.

Решив молчать до последнего, Марат продолжил осмотр кабинета. Поразительно, но в логове Байдаке имелись цветы. Несколько разномастных горшков с чахлыми растениями неопределенной породы стояли на подоконнике. Выглядели они так, будто находились при последнем издыхании. Причину, очевидно, следовало искать в пузатом графине, наполненном желтоватой жидкостью. Байдак вполне мог поливать цветы собственной мочой. С него станется. Однако Вербицкий был уверен – это не моча, а разновидность здешней воды, которую не желала пить Мария Ильинична. Чахлые цветы. Рожь, которая почти ничем не отличалась от стальной проволоки. Беспричинно улыбающиеся люди. Кое-что начало вырисовываться. Старушка права – они что-то подмешивают в воду. Сами не лыбятся – значит, не пьют эту гадость.

– Стул ему! – буркнул Байдак, которому надоела затянувшаяся пауза.

Петенька выполнил приказ командира – сиденье врезалось Марату в подколенные ямки с такой силой, что он не сел, а упал на стул.

– Рассказывай, – Байдак снял ноги со стола. – И не вздумай водить меня за нос. Тебя будут бить по голове всякий раз, когда я заподозрю ложь. Заруби это себе в нос!

Только теперь Вербицкий увидел, что на столе разложены его вещи – папка, бумажник, сотовый телефон с наушниками, часы и даже свернутый в рулончик обрывок газеты. Все эти предметы выглядели очень хрупкими в сравнении с резиновой дубинкой, которую капрал тоже положил на стол.

План ударов по голове был перевыполнен. Получать новых травм не хотелось. Марат решил действовать как можно осторожнее и не злить капрала лишний раз.