Разогретый солнцем асфальт жег босые ступни Марата, но он не трогался с места. Никак не мог отвести взгляда от лиц пассажиров, приникших к окнам поезда. Авария, несомненно, внесла некоторое разнообразие в рутину их поездки. Дома они обязательно расскажут о том, как их поезд сбил пацаненка из провинциального городка, названия которого они так и не запомнили. Это будет дома, а пока… Марат видел расплющенные о стекло носы любопытных детей. Их папаш, почесывающих волосатые животы. Кто-то прожевывал соленый огурец, которым закусил стопарь водки, кто-то откровенно зевал и поглядывал на свою верхнюю полку. Погиб? Не спорим – погиб. Но мы-то ведь живы! Война войной, а обед и сон – по расписанию.

Промелькнул последний вагон. Затих вдали стук колес поезда-убийцы, а Марат все еще стоял на месте. Не мог заставить себя пересечь рельсы, превратившееся в границу, отделявшую беззаботное детство от жестокого мира, в котором смерть хоть и не очень частое, но вполне обычное явление.

В чувство Марата привел пронзительный вопль автомобильного гудка. Мальчик обернулся и тут же отпрыгнул на обочину. Слишком уж грозной была рожа, которую скорчил водитель бежевого «Москвича». Нервного мужика можно было понять – позади него выстроилась вереница из десятка машин.

Караван из легковушек и грузовиков тронулся в путь. Марат, обретший способность двигаться, наконец, пересек рельсы.

Жженный поджидал его за переездом. Опершись на полосатый столбик локтем, он прикурил воткнутую в угол рта сигарету. Блаженно затянулся. Выпустил облачко серого дыма и улыбнулся мальчику как старому знакомому.

Марат остолбенел. Он впервые видел этого человека. Был готов биться о заклад, что никогда его не встречал. В городе с населением в десять тысяч невозможно затеряться дяденьке с такой колоритной и страшной внешностью. Лицо и голова его были сплошной раной. Казалось парня ткнули мордой в горку раскаленных углей и продержали в таком положении не меньше минуты. Кожа зарубцевалась уродливыми буграми, а там где ее не было вообще, проступали багровые пятна спекшихся мышц. Нос был ноздреватым и темно-красным, как переспевшая клубничина. Лоб и голова сделались похожими на вареное яйцо, с которого крайне неаккуратно содрали скорлупу. Кое-где сохранились слипшиеся пучки волос. Ни дать, ни взять – уродливые шипы. Воспаленные и лишенные ресниц веки придавали глазным впадинам сходство с двумя дырами, через которые на земной мир смотрел пришелец с далекой и бесконечно чуждой людям планеты. Планеты без имени, которой даже не нашлось места на звездных картах.

Продолжая улыбаться Марату, Жженый поднял сжатую в кулак руку. Наверное, чтобы мальчик не тешил себя иллюзиями: улыбка адресована ему и никому другому. Плащ цвета хаки распахнулась, обнажив грудь урода. До половины она была обожжена и отливала всеми оттенками баклажана. Ближе к низу живота кожа осталась целой. Контраст фиолетового и белого был таким отталкивающим, что Марат скривился. Что от него хочет страшный дядька? И почему нет прохожих, к которым можно было бы обратиться за помощью?! Мальчик повернул голову в надежде отыскать хоть кого-то. Прохожие были заняты. Толпились у забора больницы и глазели на припаркованную у крыльца морга «неотложку». Пусть это и звучало кощунственно, но Павлик погиб в очень удобном месте – железнодорожный переезд и зловещее здание с замазанными белой краской окнами разделяли всего каких-то двести метров.

Итак, рассчитывать приходилось только на себя. Он справиться, сдюжит. В конце концов, обожженные люди хоть и редко, но встречаются. Взять хотя бы героя-танкиста, фотография которого помещена в районную книгу «Память». Тот выглядел пострашнее Жженого, а никто его не боялся. Марат и Павлик даже как-то просили у него дефицитные рыболовные крючки. Несмотря на свою внешность, бывший танкист оказался очень добрым и веселым стариканом.

Этот не окажется. Мальчик не мог объяснить почему, но он точно знал – Жженый его ненавидит. Ну и пусть. Это его личное дело. Не набросится же среди белого дня! Марат повернулся к страшному человеку, но того уже и след простыл. О том, что Жженный не был галлюцинацией, напоминал дымящийся окурок у подножия полосатого столбика…

Очертания предметов начали расплываться. Извилистая лента дороги вздрогнула. Напоенный летним зноем воздух сделался густым, как кисель. «Москвич», напугавший Марата гудком, уже не ехал, а плыл в жарком мареве, не касаясь шинами асфальта.

Вербицкий проснулся, но открывать глаз не стал. Этот сон повторялся с поразительным постоянством уже много лет подряд. Не реже раза в месяц. Он в точности, до мельчайших деталей копировал то, что произошло на самом деле. Однако Марат снова и снова всматривался в свое сновидения, пытаясь отыскать в нем разгадку тайны. Не находил, а продолжить искания не мог. Его выбрасывало в явь. Все заканчивалось на плывущем бежевом «Москвиче». Дальше – только туман, горькое разочарование от того, что разгадка, вильнув хвостиком, вновь ускользала в мир грез и… Пробуждение в уютной холостяцкой кровати.

Марат открыл глаза. Серый, покрытый разводами сырости потолок не мог быть потолком его спальни. Ошарашенный эти открытием, Вербицкий попытался встать. Получилось лишь повернуться набок. Он не мог даже вытянуть руки. При попытке двинуть ими, запястья скрутила боль. Она и помогла вспомнить, что до родимой спальни теперь далеко как до луны.

Дорогуша, ты в будущем, где хозяйничает всесильный капрал Байдак. Мир никак не может оправится от Третьей Мировой. Дуся сдала тебя с потрохами. Петенька грохнул тебя дубиной по балде и сковал руки за могутной спинушкой.

Марат уперся ступнями в пол. Второй точкой опоры стали растопыренные пальцы. Акробатический трюк удался не с первого раза. Пришлось попыхтеть. Вербицкий наконец сел и получил возможность осмотреть свою новую квартиру. Она представляла собой бетонный куб со стороной в два с половиной метра. Без нар и прочих излишеств. Через микроскопическое окошко под потолком пробивался рассеянный тусклый свет – доказательство того, что весь день прошел в отключке и наступил вечер.

Больше всего Марат заинтересовала дверь – конструкция, сваренная из толстых металлических прутьев квадратного сечения. За ней был узкий коридор и точно такая же камера напротив. Чтобы подобраться к двери Вербицкому требовалось встать. Он подобрался к стене и, упираясь в нее спиной, поднялся.

Что ни говори, а два удара по голове с промежутком в несколько часов – многовато. В этом Вербицкий убедился, когда пытался удержаться в вертикальном положении. Неведомые силы толкали его к стене, пол покачивался, а налившаяся чугунной тяжестью голова грозила опрокинуть Марата на спину.

Выписав по камере замысловатую кривую, Вербицкий все-таки добрался до двери – организм начал приспосабливаться к непростым условиям жизни в две тысячи сорок первом.

Замок на решетчатой двери заменяла небольшая коробочка с прорезью. Картоприемник. Такие штуки Марату доводилось видеть в дорогих гостиницах. Без карты, выдаваемой портье, ты был никем. Пластиковый прямоугольничек открывал перед тобой врата великих возможностей. Позволял подниматься в лифте на свой этаж, отпирать номер, зажигать в нем свет, включать телевизор и, что самое главное – пользоваться мини-баром.

При воспоминаниях о тех славных временах, когда на экране телевизора высвечивалась надпись «Welcome, mr. Verbitsky!» Марат почувствовал умиление и ностальгию. Разве что слезы не навернулись на глаза. Там он был мистером Вербицким. Здесь – падлой, которую во что бы то ни стало надо поставить раком.

Составлению списка претензий к будущему прервал звук, очень похожий на шипение змеи. От неожиданности Марат плюхнулся на задницу. Его, что решили затравить гадюками?! Это – новая, изощренная пытка?

Лишь через несколько бесконечно долгих секунд Вербицкий понял, что шипела не змея, а существо в соседней камере. Бесформенная темная груда на полу шевельнулась. Опять зашипела. Шипение перешло в шум воздуха, вырывающегося из пробитого колеса. Затем неведомый зверь захрапел. Сочно, с оттяжкой. Марат улыбнулся. Как выздоравливающий больной, у которого появился аппетит – верный признак того, что он идет на поправку. Камеру напротив занимал человек. Кто-то с очень крепкими нервами, позволяющими спать даже в такой, пиковой ситуации. Света трубчатых люминесцентных ламп, освещавших коридор, было слишком мало, чтобы увидеть этого героя.

Вербицкий раздумывал будить ли соседа по несчастью, когда послышался лязг и шаги. Перед решеткой появился Петенька с резиновой дубинкой-демократизатором в руке. Похлопывая ею по ладони, он долго смотрел на Марата. Так, словно изучал своего нового подопечного. Наконец верзила соизволил