регистрации, сразу обрели независимый вид и быстро заговорили на своем языке.

– Блин! Как за границей побывали, – вздохнула Наташка и направилась к выходу, от огорчения даже не попрощавшись. – А это уже готовые комнаты?

По пути она ломанулась в одну из закрытых дверей. И на ее пороге мы застряли. Со всей очевидностью этому помещению следовало называться кухней. Оно еще хранило тепло от натопленной печки и слабый аромат кофе. Разложенный и аккуратно застеленный пледом велюровый диванчик, такое же кресло, кресло-кровать, холодильник, газовая плита, кухонный гарнитур, только вместо навесных шкафов красовались резные деревянные полки. Они были пусты, если не считать белого с резным основанием и золотыми завитками бокала тонкого, скорее всего, старинного фарфора. Того самого, который я видела в окно дома бабки Варвары. Того самого, что стоял у изголовья Карла Ивановича, не так давно спавшего, слава Богу, не вечным сном в своей котельной.

А сзади, размахивая руками, уже подбегал старший по званию и возрасту таджик:

– Нету хозяина, уехал!

– Когда она уехала?! – завопила я так, что сама испугалась. Вопль пронесся по дому и вернулся эхом. Наташка болезненно поморщилась, Денька испуганно присела. Без команды. Таджик попятился. – Когда приедет? – спросила уже более спокойно.

– Давно уехала, машина уехала, мы не видел. Только вернулся Таджикистан.

Я погрозила таджику пальцем и, оттеснив его в сторону, молча вышла на улицу. Наташка пыталась выжать из рабочего еще пару русских слов, но он стойко сопротивлялся. Зачем ему ради ответа на наши вопросы терять работу, материальных результатов которой с нетерпением ждет на родине семья?

– Таких, как они, можно расколоть, только уличив в отсутствии надлежащей регистрации, да и то если ты в мундире сотрудника милиции, – с досадой объявила Наталья, догоняя нас с собакой. – Если уж они не боятся арендовать баню у покойной колдуньи… Ир, а почему ты считаешь, что хозяин – женщина?

– По бокалу определила, – буркнула я. – Не заметила? На полке стоял.

– Дался тебе этот бокал… Опять про Катерину думаешь?

– Знаешь, давай помолчим. Мы с тобой опоздали всего на пару часов. Зато теперь я уверена, что экскурсия по всем помещениям дома пройдет без сучка и задоринки.

– Ты говорила про сведения, разглашения которых боится Василиса…

– А ты про ангину.

– Не цепляйся к словам! Скажи честно, тебе что-то известно?

– Могу только догадываться.

– Ясненько. А если Василиса Премудрая догадывается о том, что ты догадываешься? Есть шанс стать вторым Ренатом.

– Нет шанса. Он единственный и неповторимый. Красавец-мужчина, очень похожий на своего отца.

– Не в моем вкусе. И не в твоем. Не спорь! – Подруга предостерегающе подняла вверх руку. – Полная противоположность Ефимову. А почему ты так самоуверенна?

– Василиса Михайловна уже сломалась. Кроме того, она полностью убеждена в следующем: кроме мужа, Рената и, скорее всего, Катерины, никто ничего о ее прошлом не знает. С Катериной Васенька скорее всего успела решить вопрос, дав понять на примере зятя, что ни перед чем не остановится. Она считает, лично мне достоверно известно только одно: она пыталась убить Рената. В конце концов я случайно могла это видеть. Можешь мне поверить, к моменту нашего возвращения Василиса Михайловна постарается объяснить свое поведение тем, что входит в категорию, как ты и говорила, «теща-зараза». Мстила за Машеньку и Алечку. И оба супруга Гусевых будут умолять нас никому ничего не говорить. В молчании Катерины и Рената они уверены. Понимаю, что в отношении Рената это звучит парадоксально, но как бы то ни было, не в его интересах болтать. Во всей этой заварушке я искренне радуюсь только одному обстоятельству – полному отсутствию вмешательства со стороны какой бы то ни было нечистой силы. Бабка Варвара, спасибо ей большое, держит нейтралитет. Хотя в свое время являлась активной участницей всех событий.

– Ты, кажется, забыла про столбняк на дороге.

– Ну что ты… Я о колдунье с исключительным уважением.

Дома нас явно ждали. Выспавшаяся, но грустная Машуня хлопотала на кухне. Невыспавшаяся и нервно-оживленная Василиса Михайловна, закутавшись в пуховый платок, сидела на диване, карауля наше возвращение. Радовалась она ему очень шумно. Карл Иванович, как выяснилось, отправился набираться сил и здоровья в спальню. Раздеваясь, Наталья выразила надежду, что остатки гроба он с собой не прихватил.

– Я эти доски в баню отнесла. Они сухие, как раз пойдут на растопку! – крикнула из кухни Машуня. – Дуйте сюда, поможете накрыть на стол!

Звон грохнувшейся на пол посуды мигом подстегнул Наташку.

– Эдак и вкушать приготовленное Машкой не из чего будет! Ирка, слабо лопать картошку из общего тазика половником?

– Запросто! – весело отозвалась я и, пытаясь повесить свою куртку, оборвала вешалку на Наташкиной.

– Ирочка, давай мне эту вещицу, я сделаю все в лучшем виде. Только подай мне катушку с белыми нитками. В ней должна торчать иголка. Вон тот верхний ящичек комода открой…

Василиса Михайловна указала мне направление, и я опрометью кинулась исполнять просьбу.

– У меня к вам, Ирочка, конфиденциальный разговор, – тоном заговорщицы прошептала Василиса Премудрая.

За время нашего с Наташкой отсутствия супруги Гусевы успели выработать правильную с их точки зрения тактику. Я смиренно уселась рядом и поскучнела – еще и получаса не прошло, как излагала Наташке все, что собиралась услышать.

Предчувствия меня не обманули. Василиса Михайловна тихо и доверительно каялась, рассказывая о своем состоянии сильного душевного волнения на грани помешательства, которое возникло у нее с появлением к праздничному новогоднему застолью зятя со своей молодой любовницей. К сожалению, теперь уже ничего не исправишь. Я вольна рассказать следствию всю правду, и Василиса Михайловна готова умереть в местах заключения. А она непременно умрет – здоровье-то слабое. Но беспокоит ее не это. Просто из солидарности сразу же погибнет Карл Иванович. А каково будет жить на белом свете сироте Машеньке, неся на себе клеймо дочери убийцы. Ощущая постоянное чувство вины перед преждевременно ушедшими из жизни родителями. Да и от Алечки нельзя будет скрыть правду. И все это из-за одного нехорошего человека – Рената, который уже через неделю вернется к своей любовнице живым и здоровым и будет тихо посмеиваться в кулачок над всеми.

Дверь спальни супругов Гусевых явно нервничала – слегка колебалась от активного подслушивания разговора Карлом Ивановичем. По всей видимости, он готовился выступить во вторую смену. Слушать одно и то же, пусть даже и в другом исполнении, мне не хотелось. Поэтому я сразу же твердо заявила:

– Василиса Михайловна, вы можете спать спокойно. Если получится. Я ничего не видела и ничего никому не скажу. Едва ли мы когда-нибудь еще увидимся, а на шантаж, как некоторые, я не способна. Будем считать, что эта половина дела улажена. А как вы уладите свои вопросы с бабкой Варварой, меня не касается. Хотя шутки у нее, прямо скажем, экстравагантные.

Реакция Василисы Михайловны на мои последние слова была не такая, как я ожидала. Она восприняла их достаточно спокойно. Такое впечатление, что вообще пропустила мимо ушей. Тщательно скрываемая радость от моего заявления о невмешательстве в дело о причинении телесного повреждения, не знаю какой степени тяжести, Ренату не померкла в ее глазах. Василиса Михайловна покончила с Наташкиной вешалкой и с довольным видом передала мне куртку в тот момент, когда сама Наташка со стопкой тарелок вошла в холл.

– Зачем ты вцепилась в мою куртку? Уговариваешь ее выполнить роль салфетки? Так их куча на столе. Кроме того, можно вытереть руки об универсальный самоочиститель – собаку.

– Заметаю следы преступления. У твоей куртки неожиданно оборвалась связь с вешалкой. Василиса Михайловна умело ее восстановила.