кровью прямо через поры. Атмосфера, должно быть, была пригодна для дыхания по крайней мере непродолжительное время, потому что не существовало ни малейшего шанса, чтобы хоть что-нибудь функционировало в этой вдребезги разбитой скорлупе двигательного отсека. Включая подачу кислорода.
— Амеранд! — прохрипела я. — Амеранд!
Он моргнул. Медленно. Едва.
— Амеранд, поговорите со мной!
Он несколько раз попытался пошевелить во рту языком.
Я не видела крови, но это ничего не значило.
— Ну же, Амеранд, давай!
Он покрутил головой. Влево-вправо. Маска скрипнула о камень, и он стащил её со своего лица.
— В следующий раз надо брать чуть левее, — прошептал он.
На меня нахлынула волна облегчения. На его лице промелькнула улыбка, быстро сменившись страдальческой гримасой.
— Я застрял.
— Да. Держись.
— Держусь.
Превозмогая боль и отчаянно ругаясь, я приложила все усилия, чтобы освободить свою левую руку и, собравшись с духом, расстегнула ремни. Гравитация была достаточно слабой для того, чтобы я легко удержала себя на обеих руках, хотя боль в запястьях заставила меня застонать. Я освободила ноги от ремней, стягивавших лодыжки.
Какое-то мгновение я так и простояла, опираясь на руки и пальцы ног, будто намеревалась делать отжимания, вдыхая горячий, затхлый, содержащий песок воздух.
— Так, — шепнула я. — На это нет времени. — Я улеглась на живот и перевернулась. Медленно начала пробираться вперёд, к Амеранду.
— Вы тоже заметили, какой здесь воздух? — спросил он.
— Я всё надеялась, что вы этого не заметили. — Я стянула перчатку и просунула руку в узкую щель между его телом и ремнями.
— Я вырос в тоннелях с постоянно повышенным давлением воздуха, — напомнил он мне и, сделав усилие, втянул живот. — Поверьте, вы узнаете, что такой запах означает только одно — свежего воздуха сюда не поступает.
Камень оцарапал мою руку. Я проткнула ткань и задела кожу, и Амеранд что-то пробормотал.
— Простите.
Наконец мои пальцы нащупали замок. Острые края камня глубже врезались в костяшки, когда я надавила на застёжку. И вот раздался благословенный щелчок, и ремни медленно сползли вниз.
Я осторожно продвинула руку вниз. Там было достаточно места, чтобы расстегнуть манжет, которым была пристёгнута правая рука, но я не могла добраться до левой, поскольку между его телом и камнем оставалась слишком узкая щель.
— А как же быть с левой рукой? — спросила я. — Там вообще есть хоть сколько-нибудь свободного места?
— Дайте мне минуту. — Он закрыл глаза и сжал зубы.
Я ждала, прислушиваясь к шороху: его пальцы нашли застёжку, потянулись к ней. Я старалась дышать поверхностно. Старалась не думать, что это значило для нас, если вдруг мы застряли в каменном мешке где-то в недрах Обливиона.
— Готово. — Амеранд открыл глаза. — Я так думаю.
— Через минуту будет ясно.
Я, сморщившись, отодвинулась назад, и он вытянул руку, потягиваясь, вздрагивая, извиваясь. Пока пальцы не обвились вокруг зазубренного каменного выступа. По сантиметру зараз он высвобождал себя и вот припал к земле рядом со мной, опираясь на руки и колени.
Стало заметно теплее. Капли пота покрывали лоб.
— Что теперь? — сказал он.
У меня не было сил приукрашивать ситуацию.
— Сейчас мы узнаем, мертвы мы или нет.
Если мы были только частично погребены под камнем, можно было попытаться пробиться сквозь повреждённый корпус корабля. Если же оказались глубоко в недрах луны, мы живы до тех пор, пока здесь не закончится небольшой запас воздуха.
— Наверх? — предложил он.
— Наверх, — согласилась я. И осветила фонариком покорёженную оболочку, которая стала для нас потолком. Очень низким.
— Здесь. — Амеранд скривился от боли, но вытянул руку, обнаружив узкую чёрную щель, образовавшуюся между камнем и корпусом корабля.
Я сглотнула и прижала ладонь, в порядке опыта, к изогнувшейся над головой оболочке.
— Над нами по крайней мере не меньше пары сотен фунтов.
— Если это освободить от камня, — сказал он. — Как вы думаете, что можно использовать в качестве клина?
Я подняла руки, обтянутые перчатками. Он пристально посмотрел на них, потом на меня.
— Они бронированы. Наши учёные, разрабатывающие материалы, очень талантливы, — произнесла я.
— Прекрасно!
Я передвинулась. Болела каждая клетка моего тела, но мне удалось переставлять ноги, не задыхаясь при этом от боли. Лишь слегка стонала. В рамках допустимого, чтобы не проявить себя недостойно. Амеранд вытащил одну ногу, потом другую и подтянулся, держась за край ложемента. Так чтобы, решительно прижавшись к камню, надавить плечом на корпус корабля.
— Готовы? — спросил он.
Я пристроила самые кончики пальцев у нитевидной расщелины.
— Готова.
Амеранд напрягся. Вскрикнул. Резкое движение вверх. Нас оглушил громкий треск, напоминающий звук падения огромного дерева. Медленно корпус корабля отделился от камня.
Воздух. Чудесный прохладный воздух хлынул на нас вместе с потоком ярко-жёлтого света. Я протиснула пальцы в образовавшееся пространство и молилась. Амеранд закричал. Пространство стало шире, я развела руки по сторонам и стала протискиваться дальше. Рядом со мной часто и тяжело дышал Амеранд. Когда я слегка повернула голову, то увидела, что его лицо перепачкано грязью, смешанной с потом и кровью.
Я удержала пару сотен фунтов разбитого корабельного корпуса на своих руках. Если бы наши специалисты в области технологий оказались не столь успешны, как предполагалось, я была бы наказана, получив увечья по всему телу.
Амеранд снова собрался с духом, но до того, как он успел надавить, вокруг раздался треск разлетающегося металла. Корпус разогнулся и развалился по сторонам, и мы стояли, щурясь от света и тепла на портовой площади Обливиона.
Перед нами выстроилось полдюжины мужчин. Клерки. Одетые в чёрные пиджаки с высокими воротами. Поскольку их изрядно укоротили, они стали больше походить на туники, чем на пальто. Руки, обтянутые чёрными перчатками, сжимали чёрные пистолеты, нацеленные на нас. Глаза излучали холодный блеск и смотрели отрешённо.
Клерки ничего не сказали. Оружие лязгнуло, когда они взяли его на изготовку.
Сдаваясь, я подняла руки, в которых пульсировала боль.
