Кусая губы, Эмилия подняла крышку бельевого ящика в основании кровати. Пуст. Одной рукой она придержала крышку, а двумя пальцами другой поковырялась в самом углу дна. Копаться там было тяжело, но у неё получилось, и вставленное вовнутрь второе дно поддалось и приподнялось. Именно здесь семейство хранило свой драгоценный запас бумажных денег и долговых обязательств. Положительный остаток тайно хранился, как клад, как запас речного льда.

Её рука дрогнула, и ей пришлось несколько раз моргнуть, потому что начало подводить зрение.

Там было пусто, и Эмилии пришлось в это поверить.

Потом она заметила скомканный клочок писчей бумаги, который затолкали в дальний угол. Эмилия вынула его и установила второе дно на место. Она опустила крышку и села на ящик. С великой осторожностью, поскольку эта бумага от многократного использования слишком истончилась, она разгладила листок.

На нём размашистым, неумелым почерком её матери были выведены два слова:

Эмилия посмотрела на них в изумлении. Моргнула. Прочитала снова:

Откуда-то донёсся странный шум, и она поняла, что это её собственные всхлипывания. Рыдания душили её. Но Эмилия закрыла ладонью рот, потом — глаза.

Они бросили её. Её семья, несомненно во главе с матерью, бросила её. Это было не мгновенное, поспешное решение. Слишком чисто, слишком совершенно. Её мать спланировала это. В ту секунду, когда их долг был погашен. В ту секунду, когда баланс стал положительным. Может, она собрала сумки и держала их наготове уже тогда, когда Эмилия попала в медицинскую академию.

«Как она могла поступить так со мной? После того как я боролась и изводила себя голодом, стараясь освободить их. После того, что я сделала… после всего…»

СПАСИБО ТЕБЕ.

В душе Эмилия рыдала. Это было неблагоразумно. Её долги не были погашены. В любом случае она не могла бы уйти с ними. Но они об этом не знали. Её мать не знала. Она не дождалась, пока Эмилия, та, что освободила её, доберётся до дома. Она просто собрала всё, что имела, и ушла, оставив Эмилию саму заботиться о себе.

Эмилия представляла, как промчалась по квартире, круша и ломая всё, что ни попадя. Она плакала, выла и разбивала в кровь кулаки о камень и металл.

Но если бы кто-нибудь оказался там и увидел её, то заметил бы только, как она вытирает глаза и бережно складывает потрёпанный и сморщенный клочок бумаги, чтобы спрятать его в карман своей белой униформы.

Раздался стук. Кто-то барабанил кулаком по входной двери. Эмилия подпрыгнула. «Я оставила дверь открытой?» Она не помнила. Она медленно обогнула угол, страшась увидеть, кто оказался на пороге её пустого дома.

В дверном проёме стояла полевой командир Тереза Дражески. Эмилия с минуту не мигая смотрела на неё.

— Полевой командир.

— Доктор Варус. Можно войти? — Тереза переступила порог, не дожидаясь ответа.

— Как вы нашли… это место?

Тереза смущённо улыбнулась:

— Орри Батумбе сказал, что в этом городе ему известны несколько семейств по фамилии Варус. Я переходила из дома в дом.

— О-о. — Эмилия беспомощно махнула рукой в сторону гостиной. — Не хотите присесть?

— Спасибо. — Полевой командир осторожно пристроилась на одном из стульев, изготовленных из разобранных деревянных ящиков. — Я просто хотела убедиться, что с вами всё в порядке.

— У меня всё прекрасно, спасибо. — Эмилия не знала, сумела ли Тереза распознать ложь. Большинство праведников открыто проявляли свои эмоции, но эта была не похожа на других.

— Я рада, — серьёзно сказала Дражески. — Потому что вы спасли мою жизнь и жизнь моей помощницы. Мне ненавистна сама мысль о том, что вы могли как-то пострадать из-за этого.

— Нет, всё хорошо.

«Что эта женщина делает здесь на самом деле? Знает ли она, что я сделала с её помощницей? Нет, праведники не допускают подобных мыслей. Им никогда не приходилось так думать. Она доверяет Амеранду, а Амеранд доверяет мне».

— Это хорошо. — Тереза кивнула.

Эмилия скрестила руки на груди. Может, ей повезёт. Может, женщина уйдёт, и она займется осуществлением своих планов.

Но полевой командир не сдвинулась с места.

— Могу я спросить вас кое о чём?

— Конечно, — вырвалось у Эмилии. Она уже давным-давно поняла, что никогда нельзя отвечать на вопросы неохотно. Это рождает подозрения.

— Если бы я захотела добраться до Госпиталя, как бы я поступила?

У Эмилии сдавило горло, и она пожалела о своём согласии отвечать на вопрос, но отступать было поздно. Ничего страшного. Она знала, как вести себя во время допроса. Говори как можно меньше. Придерживайся правды, но не подчёркивай смысл.

Она смотрела в лицо полевого командира так, будто та была незнакомкой. Эмилия привыкла к тому, что люди как-то внезапно исчезали из её жизни. Её любовник исчез, подавшись в службу безопасности, а потом — в теневой бизнес. Она не принимала его во внимание. Её мать, вся её семья, пропала в мгновение ока. Она уже начинала их тоже не принимать во внимание. Если она была способна на это, то наверняка могла не принимать во внимание несколько часов, проведённые с женщиной, за жизнь которой она якобы сражалась.

«Или на самом деле я сражалась за свою жизнь? Интересно, я победила или проиграла? Меня заносит. Нехорошо».

Полевой командир наблюдала за ней с сильно скрываемым сочувствием. «Что она хотела узнать? Ах да. Она хочет отправиться на Госпиталь».

— Боюсь, что я занимаю слишком незначительное положение, чтобы помочь вам в этом деле, полевой командир. Вам нужно спросить командира Баркли или Великого стража. Они могут организовать вам разрешение.

«Праведники правдивы. Праведники открыты. Ни один праведник не может догадаться о том, что хочет скрыть кто-то из нас».

Тереза Дражески вздохнула:

— Я так и подумала. Но решила спросить, потому что, как мне кажется, между Госпиталем и Дэзл прямого транспортного сообщения нет.

— Нет, — вежливо ответила Эмилия. — Нет никакого.

— Это тем более странно, что с Госпиталя отправляется не слишком много транспорта и за пределы системы. Но в соответствии со всеми нашими документами именно Госпиталь помогает в её финансировании.

Эмилия старалась изобразить растерянность и смущение, но у нее плохо это получалось.

— Простите, мне и правда ничего не известно.

Полевой командир кивнула, будто всё поняла. Эмилию захлестнул гнев. Как осмелилась эта женщина, эта праведница, это чужеземное создание, притвориться, что способна понять происходящее здесь?

«Если она такая наивная дурочка, что даже не может позаботиться о своих собственных людях, наверное, они заслуживают всё, что получают».