то же время продолжать действовать в ней. Слово 'действующий' подразумевает в данном случае человека, у которого нет возможности покинуть повседневную жизнь и тем самым беспрепятственно искать спасения посредством знания или мистической преданности богу. Единственное правило, которому он должен следовать, таково: ему следует отрешаться от плодов дел своих (пхалатришнавайрагья), действовать безлично, бесстрастно, безмятежно, как если бы он действовал по доверенности кого-то другого. Если он строго следует этому правилу, то его деяния больше не посеют новых кармических семян, не заставят его возвратиться во вселенскую круговерть. 'К плодам действий покинув влеченье, всегда довольный, // Самоопорный, он хоть и занят делами, но ничего не свершает' (IV, 20).

Безусловная оригинальность 'Бхагавадгиты' и заключается в этом акценте на 'йоге действия'. Здесь же лежит и причина ее беспрецедентного успеха в Индии. Ибо отныне каждый человек мог надеяться на спасение посредством пхалатришнавайрагьи – даже тогда, когда в силу множества обстоятельств он был вынужден оставаться в гуще социальной жизни, иметь семью, житейские заботы, работать и даже совершать 'безнравственные' поступки (подобно Арджуне, который должен убить своих родственников на войне). Действовать спокойно, спонтанно, не тревожась о 'желании плодов', – это значит обрести самообладание и безмятежность, которые, вероятно, только йога и может даровать. Как учит Кришна, человек действует без ограничений, но при этом остается верным йоге. Такое толкование йогической психотехники, представляющее ее как инструмент, помогающий человеку, живущему и действующему в миру, не привязываться к этому миру, характеризует достойные восхищения синтетические усилия автора 'Бхагавадгиты', искавшего возможность примирить все виды призваний (аскетическое, мистическое, деятельное), подобно тому как он примирил ведантический монизм с плюрализмом санкхьи. Но в то же время эти усилия, которые можно интерпретировать в таком духе, свидетельствуют и об исключительной гибкости йоги, лишний раз доказавшей, что она может приспособиться к любому религиозному опыту и удовлетворить любые чаяния.

Помимо интерпретации йоги как достижимой для каждого, состоящей в отречении от 'плодов дел своих', 'Бхагавадгита' также вкратце излагает, 'ради пользы муни' (VI, 11), йогическую психотехнику в строгом смысле слова. Хотя морфологически (телесные позы, концентрация на кончике носа и т.д.) эта техника напоминает ту, что описывал Патанджали, медитация, о которой говорит Кришна, отличается от медитации в 'Йога-сутрах'. Во-первых, в его контексте не упоминается пранаяма. ('Гита' (IV, 29; V, 27) содержит отсылки к пранаяме, но скорее как вспомогательной практике медитации, 'внутреннему ритуалу' (наподобие тех, что встречаются в брахманах и упанишадах), чем к технике йоги.) Во-вторых, йогическая медитация, согласно 'Гите', не достигает своей высшей цели, пока йогин не сконцентрируется на Кришне.

'Умиротворенный, отогнав страх, стойкий в обетах брахмачарья, //Смирив сердце, преданный, пусть он сидит, устремясь ко Мне, обо Мне помышляя. Так всегда упражняясь, йогин, укротивши манас, // Достигает Мне присущего мира высшей нирваны' (VI, 4-5). Искреннее религиозное почитание (бхакти), направленное на Кришну, придает ему намного более значимую роль, чем ту, которую играл в 'Йога-сутрах' ишвара. В 'Гите' Кришна – единственная цель; он – тот, кто узаконивает йогическую медитацию и практику, именно на нем йогин 'концентрируется', именно благодаря его милости (а в 'Гите' понятие божьей милости принимает уже очертания, предвосхищающие ее пышный расцвет в последующей вишнуитской литературе) йогин достигает нирваны – не нирваны позднего буддизма, не самадхи 'Йога-сутр', но совершенного, непостижимого союзамежду душой и богом.

Истинный йогин (вигатакальмашах, т.е. 'свободный от смешения' добра и зла) легко получает бесконечное блаженство (атьянтам сукхам), возникающее из контакта с Брахманом. Это появление Брахмана в тексте, равно как и возвышение Кришны, не должны нас удивлять. В 'Бхагавадгите' Кришна – чистый Дух; 'великий Брахман' есть лишь 'лоно' (йони) для него (XIV, 3). 'Я отец, податель семени' (XIV, 4). Кришна является 'обителью Брахмана' бессмертного, непреходящего, вечного закона и бесконечного счастья. Но хотя в данном контексте Брахман, по сути, синонимичен 'женскому' аспекту пракрити, его природа духовна. Муни приходит к нему через йогу (V, 6). 'Бесконечное блаженство', вытекающее из союза с Брахманом, позволяет йогину 'видеть Атмана во всех существах и всех существ – в Атмане' (VI, 29). Идентичность Атмана существ Кришне формирует основание для мистического соединения йогина с богом: 'Кто Меня во всем и все во Мне видит, // Того Я не утрачу, и он Меня не утратит. // Кто, утвердясь в единстве, Меня, как присущего всем существам, почитает, при всяком образе жизни этот йогин во Мне существует' (VI, 30 – 31). Тот же мотив мы встретим в 'Иша-упанишаде' (VI), что говорит о наличии теистических тенденций в упанишадах, столь пышно затем расцветших в 'Гите'. Кришна – личный бог и источник подлинного религиозного чувства (бхакти) – отождествляется здесь с Брахманом, объектом чисто умозрительной метафизики ранних упанишад.

Тем не менее 'Гита' выше всех ставит не йогина, полностью порвавшего со страданиями этого мира, но того, кто рассматривает чужую боль или радость как свою собственную (VI, 32). Это вообще лейтмотив индийского мистицизма, и особенно буддийского мистицизма. Автор 'Бхагавадгиты' всю свою симпатию отдает человеку, практикующему этот вид йоги. Если тот не сможет добиться успеха в нынешней жизни, он возродится впоследствии в семье одаренных йогинов и сможет довести до конца то, что не успел раньше. Кришна говорит Арджуне, что уже само вступление на путь йоги возвышает йогина над тем человеком, который ограничивается исполнением обрядов, предписанных Ведами (VI, 44). В конце концов Кришна заявляет, что среди путей к спасению наилучший и пригодный – путь йоги: 'Йогин выше аскетов, он считается выше мудрых, йогин выше творящих обряды' (VI, 46).

Триумф йоги здесь полнейший. Она не просто признается самой 'Бхагавадгитой' – этим апогеем индийской религиозности, – но ставится ею на первое место. Верно, что эта йога очищена от малейших следов магии (жесткого аскетизма и т.д.), что роль пранаямы – важнейшей из древних йогических техник – здесь сведена к минимуму. Верно также, что концентрация и медитация здесь становятся инструментами unio mystica с богом, открывающего себя как личность. Тем не менее самый факт признания йогических практик вишнуитским мистико-культовым движением доказывает как их популярность, так и их универсальность в Индии. Наставления Кришны равносильны освящению – в масштабах всего индуизма – йогической дисциплины, которая отныне считается чисто индийским средством достижения мистического союза с личным богом. Большая часть современной литературы по йоге, опубликованной в Индии, да и в других местах, основывается на тех положениях, которые были представлены именно в 'Бхагавадгите'.