насмешку богачей, привыкших только себя считать хозяевами жизни. Совсем не тот это был почет и не то уважение, которое от всего сердца оказывал ему на улице простой народ. Эта хорошо различимая фальшь заставляла Гани держаться довольно скованно.

— Проходите сюда, батур, вот ваше место, — послышался льстивый голос. Елихан-торе, сидевший во главе стола, показал на кресло слева от себя.

Гани, грузно шагая, так, что от каждого его шага жалобно скрипели половицы, прошел к указанному ему месту, Елихан-торе сделал знак садиться остальным.

Гани оглядел собравшихся на заседание: в раззолоченных пышных халатах сидели справа представители духовенства, а слева — светской власти. Из присутствовавших тут он знал лишь Касыми, Рахимджана, Аббасова, остальных или впервые видел, или знал только в лицо.

Аббасов успокаивающе кивнул ему головой, словно делая знак: «Мы здесь».

«Откуда они все взялись? Где они были, когда мы проливали в бою кровь?» — подумал Гани.

— Господа! — начал председательствовавший Елихан-торе. — Итак, мы, подняв священное знамя ислама, объявили газават!

— О всемогущий, о всепрощающий, да поддержит нас! — подхватили муллы.

— Любить родину — долг каждого человека, — продолжал торе, — и мы любим свою родину, мы освободили ее от ига неверных кафиров, мы дали свободу всем мусульманам нашей страны. Мы считаем для себя священным долгом высоко нести знамя ислама и бороться с его врагами…

Торе медленно обвел взглядом зал, проверяя, какое действие оказывают на слушателей его слова. Представители духовенства подчеркнуто ловили каждое слово оратора, и в такт ему кивали головами, но большинство было спокойно и довольно равнодушно, трудно было понять, что они думают о смысле его речи. Немногие же, и, в первую очередь, Гани, выражали своим видом явное нетерпение и раздражение от напыщенной риторики. Опытный политикан Елихан-торе понял, что разглагольствования следует сократить, но все же привычка к краснобайству взяла верх, и он долго еще рассуждал об исламе, о правоверных и кафирах. За время его речи Гани несколько раз громко откашливался, и если бы не предостерегающие знаки Рахимджана, наверно бы, перебил оратора.

Наконец торе приступил к завершению речи:

— Наше дело — правое. За короткий срок мы добились значительных побед. Во время сражений многие сыновья и дочери народа показали чудеса героизма и получили всеобщую известность. Самым заслуженным батуром по праву считается сидящий среди нас Гани-батур.

— Гани-батур — знамя нашей победы! — крикнул с места Рахимджан.

— Да, да, Гани — знамя! — подхватил Аббасов.

Елихану-торе эти возгласы не очень понравились. Он сделал жест, означавший «Прошу не перебивать!» и продолжал:

— За исключительную доблесть и отвагу в боях с врагами-захватчиками правительство приняло решение присвоить Гани-батуру особое звание Народного героя!..

Все встали и долгими аплодисментами приветствовали батура.

— Прочтите указ, — обратился председатель к Абдураупу.

Тот встал и зачитал правительственный указ. После этого председатель приколол к груди награжденного большой орден. Снова раздались аплодисменты. Гани немного помолчал и произнес:

— Я не сделал и десятой доли того, что совершил когда-то наш предок Садыр-палван. А Садыра- палвана не награждали никакими орденами. Он не носил на груди никаких блях…

В зале раздался смех. Многие правильно поняли слова Гани, но иные баи и муллы увидели в них только темноту и грубость батура. «Какой невежа», — плюнули они про себя. Однако вслух, конечно, вежливо посмеялись вместе со всеми.

— За награду, разумеется, благодарю. Но и без всякого ордена я бы сражался с врагами до последнего дыхания. Не знать мне покоя, пока не вышвырну я всех их за пределы нашей земли.

— Да сбудутся твои слова, доблестный батур!..

— Мы будем продолжать борьбу, а вы сидите тут за своими столами и правьте народом! — продолжал между тем Гани. — Я уважаю вашу мудрость. Но имейте в виду, если вы попробуете так обращаться с народом, как обращались с ним прежние правители, то я скоро вернусь. Доиграю партию с общим врагом и начну новую игру — с вами! Так не обманите доверия простых людей.

Когда Народный герой Гани-батур вышел на улицу и стал садиться на своего серого аргамака, его окружила восторженная толпа. Оказывается, весть о его награждении уже облетела весь город и успела собрать сотни, если не тысячи, почитателей батура. Люди поздравляли друг друга. То тут, то там звучали стихи и песни в честь Народного героя. Играли на музыкальных инструментах, танцевали. Так, с песнями и танцами, все время провозглашая здравицы батуру, огромная толпа проводила Гани до его дома. Ликование народа продолжалось до позднего вечера.

Горный перевал занесен глубоким снегом. Трудно идти бойцам. Кони почти по грудь проваливаются в снег. Выбившись из сил, то одна, то другая лошадь падает прямо на тропе, и не встает, пока не снимут с ее спины груз. Да и сами бойцы уже на пределе усталости и бредут еле-еле. И все-таки идут вперед, стиснув зубы, превозмогая свинцовую усталость, стужу и голод, никто не хочет отстать от колонны, показать слабость. Они должны дойти до цели! Во главе отряда — Гани-батур. Он пробивает через заносы дорогу для всех. За ним Абдулла, Мусахан и Бавдун.

На высшей точке перевала на отряд внезапно обрушивается снежный шквал. Порывы ураганного ветра валят с ног, с силой бросают в лицо пригоршни снега, слепя, залепляя глаза.

— Стойте! — приказывает Гани. — Свяжите коней друг с другом в одну цепочку. — Бойцы выполняют приказ командира. — А теперь крепко держите поводья и идите след в след!

И они идут дальше, напоминая теперь группу связанных одной веревкой слепцов. Не зря этот перевал называют Талва — безумный. Прекрасные летом цветущие альпийские луга совершенно неузнаваемы в зимнюю пору. В эти месяцы обстановка здесь меняется каждую минуту: то налетит снежная буря, тег наступит недолгое затишье, то спустится густейший туман, то прокатятся, все сметая на своем пути, снежные лавины. Поэтому редкий смельчак решится зимой преодолеть этот перевал. Здешние жители отговаривали Гани вести отряд по этой дороге. Но выбрать другой, более безопасный путь, означало дополнительно потерять еще три дня, а время не терпело, поэтому батур должен был пойти на риск Его товарищи, привыкшие верить своему командиру, беспрекословно последовали за ним по опасному маршруту. Это давало не только выигрыш во времени:- появлялся фактор неожиданности — противник не мог ожидать нападения со стороны непроходимого зимой перевала, что увеличивало шансы на победу.

Страшен перевал Талва. Теперь, когда буря заставила бойцов идти в связке, падение даже одного грозило гибелью всем — друг за другом могут они устремиться в пропасть. Сколько славных батуров погибло здесь!

Гани шел с предельной осторожностью, выверяя каждый свой шаг. Словно по живому шел, а не по мертвой промерзлой земле. Он хорошо знал подобные перевалы — Таламат, Куйкун, Музтаг. У него был опыт, и не из безрассудной храбрости он взял на себя ответственность за жизнь двухсот человек.

— Осталось совсем немного, держитесь, братья, держитесь!

Голос Гани возвращал бойцам угасавшие силы. Кони, казалось, тоже понимали важность пути — в моменты опасности лошадь становится особенно чуткой и умной. Они выбирали дорогу не хуже, а может, и лучше своих хозяев. Лишь один из коней, нагруженный станковым пулеметом, сорвался в пропасть, порвав веревки. Он был еще жив, упав на дно, но спасти его не было возможности. Отряд прошел мимо, а умиравшее животное ржало вслед людям, словно умоляя не оставлять его наедине со смертью…

Ветер, бивший в лица путников, стих так же неожиданно, как налетел. Все вокруг мгновенно посветлело. Настроение сразу поднялось. В души бойцов вселилась уверенность в победе. Буран смел снежный покров с вершины, оставив лишь торчащие голые камни. И было в их суровой непоколебимости что-то близкое бойцам батура!