— А что, я попробую! — Осман выскочил пулей. Этому бесстрашному джигиту была свойственна нерассуждающая торопливость и излишняя самоуверенность. А победы последних дней совсем вскружили ему голову. Он казался себе равным Гани по доблести. А сегодня он даже говорил с Гани несколько свысока, но тот сделал вид, что не заметил этого.

Осман добежал до передовых позиций партизан, на ходу кинул своему помощнику: «Укрепление возьмем мы!» — и, пока до того доходили его слова, громогласно скомандовал: «Вперед, братцы, вперед!» Подчиняясь его приказу, бойцы поднялись в атаку. Впереди всех с автоматом в руке бежал Осман.

Гани уже сожалел, что, поддавшись раздражению, не остановил Османа. Сколько ненужных жертв принесет эта поспешная атака. Но жалеть было поздно. Теперь оставалось только поддержать ее, иначе она захлебнется, и жертвы окажутся совсем бессмысленными. И Гани отдал команду к наступлению.

Джигиты во главе с Османом пробились уже к воротам штаба и сражались там врукопашную. Гани видел, как упал Осман, и на бегу подбодрил партизан зычным криком:

— Вперед, братья, вперед!

Не выдержав ураганного натиска, черики стали отступать. Гани и его джигиты ворвались в укрепление. Они закрепились у ворот и начали меткими выстрелами снимать пулеметчиков одного за другим. Огонь ослабел, и это позволило отрядам Патиха и Рахимджана начать атаку со стороны моста. Повстанцы прыгали в окопы врага, в рукопашной схватке уничтожали их защитников и переходили в новый ряд траншей. Вскоре бойцы достигли стен крепости и первые смельчаки перемахнули через них.

И снова крики «ура» разнеслись по всей округе, и враг бежал. Повстанцы гнали его до самой Харамбахской крепости.

В этом бою пал отважный Сеит, принявший командование отрядом после того, как выбыл из строя Осман, раненный в правую руку.

После боя Гани-батур отправился вместе с Бавдуном во временный госпиталь узнать о состоянии Османа. Госпиталь расположился в здании совсем неподалеку от места боя. Гани, спрыгнув с коня, отдал поводья Бавдуну и пошел в палату, где лежал Осман. В дверях он столкнулся с девушкой — сестрой милосердия с повязкой на рукаве. Они оба подняли глаза — и сердце Гани на миг остановилось. Всего два раза в жизни он видел эту девушку, и много воды утекло с поры тех свиданий, но она прочно и навсегда заняла место в сердце Гани-батура.

— Чолпан! — Встреча была такой неожиданной, что батур не находил слов. Он молча стоял перед молодой женщиной.

Чолпан бросила быстрый взгляд на батура. Поймав его, Гани спросил:

— Вы не обиделись на меня, Чолпан?

— За что? — словно испугавшись чего-то, спросила девушка.

— За то, что я не защитил вас, ничего не смог для вас сделать…

— Не говорите так, Гани-ака…

— Вы не забыли меня?

— Я вас никогда не забуду! — ответила девушка и легким движением выскользнула в коридор.

Гани хотел было выйти за ней, но на полшаге остановился. Он прошел в палату, подошел к кровати, на которой лежали улыбающийся Осман с перевязанной рукой, и поднял кровать с раненым на высоту груди:

— Нашел! Нашел! Я нашел ее! — едва не кричал от радости Гани.

Революционный штаб перенес свою резиденцию в здание бывшего штаба гоминьдановской дивизии. Теперь повстанцы, которые за последние недели и ели на ходу, и спали порой стоя, получили возможность отдохнуть в теплой казарме и пообедать в просторной столовой. Руководители работали в удобных офицерских кабинетах. Появились условия и для издания газеты. Под редакцией Хабиба Юнчи и Ахметджана Касыми стала выходить газета «Свободный Восточный Туркестан», В освобожденной части города восстанавливался порядок, начали работать предприятия, торговали магазины, но по городу проходила линия фронта. В здании главного управления безопасности еще было логово врага. До его ликвидации борьба, конечно, не могла считаться законченной.

Это дело было вновь поручено Гани. Руководители восстания верили его мужеству, его таланту военачальника. Батур дружил с победой. Повстанцы гордились своим героем, его имя слышалось повсюду, его сравнивали с самим Садыр-палваном, о нем слагали песни. Вот и сейчас на площади перед штабом, где всегда было людно, где толпились и горожане, и приехавшие в Кульджу сельские жители — все радостно возбужденные, празднующие рождение свободы, — какой-то человек, взобравшись на помост, читал, видимо, только что сочиненные стихи:

Не очень складные строчки вызывают восторг:

— Молодец, парень! Здорово сочинил. Молодец!

— Да здравствует Гани! Слава Гани!

Как раз эту минуту батур выехал из двора штаба во главе сотни конников. Толпа зашумела еще пуще: «Вон наш герой, вот он наш Гани-батур!» Гани был одет, как обычно, скромно, зато оружием его можно было залюбоваться. Спокойную деловитую сосредоточенность выражало лицо батура. Спокойной уверенностью и силой веяло от колонны его всадников.

Гани остановил коня и поднял руку, призывая к тишине. Он всматривался в лица людей в толпе — радостные, счастливые лица — и горячая волна обнимала его сердце. Это был его народ, тот народ, ради которого он жил, страдал, боролся, шел в бою на смерть.

— Братья! — громко произнес он, когда установилась тишина. — Не для забавы взяли мы в руки оружие. Нет, мы взялись за него для того, чтобы победить — или умереть! Или будет жить на вольной земле свободный народ наш, или будут нас угнетать захватчики. Вот какой выбор стоит перед нами, и третьего пути нет! — Гани сделал паузу, собираясь с мыслями. — Впереди еще много жарких боев. Вот только что я дал в штабе слово освободить наших братьев, которые томятся сейчас в застенках, и иду против войск противника, укрывшихся в главном управлении! Кто хочет идти со мной — становитесь в строй!

— Мы для этого и пришли сюда!

— Веди нас, Гани-батур, мы с тобой!

Вперед вышли четыре джигита, один из них развернул и высоко поднял белое знамя с вышитым на нем полумесяцем.

— Вперед! — дал команду Гани-батур. Первыми тронулись всадники, за ними строем двинулось пополнение.

— Да здравствует свобода!

— Да здравствует революция!

Человеческая масса текла по улице, как мощный поток, как горная река, выплеснувшаяся из теснин на широкий простор. Кто бы смог остановить этот неудержимый поток…

Главное управление безопасности окружено со всех сторон высокой стеной, увитой поверху колючей проволокой в несколько рядов. В крепости кроме войск службы безопасности укрывался еще и целый батальон чериков. Вооружены осажденные были отлично, и Гау-жужан рассчитывал продержаться до