чиркнул зажигалкой – пламя и пепел – и двинулся на подвиги в ботинках, оставляющих на земле следы коровьих копыт. Вылитый сэр Алекс!

И вдруг мне показалось, что и визит незнакомца, и встреча с Челюстью, и откровения насчет Ландера являются частью совершенно секретного и изощренного плана Монастыря, по которому приносили в жертву не только Генри и всю честную компанию, но и славного Алекса… чем черт не шутит? “Бемоль-2”? “Пианиссимо”? “Аккорд”? – не зря ведь преподавал Бритая Голова в музыкальной школе!

Утром после кофе и тостов с горьковатым джемом из апельсиновых корочек, после элементарной проверки (в арабских регионах обычно не блистали хитроумными методами, а прямо приставляли олуха, топающего по пятам), я с трудом разыскал телефонную будку и связался с родственником Хабиба. Встретились мы через несколько часов в скромной чайхане, расписанной павлинами, там и получил мой новый знакомец коробочку с первоклассным “Лонжином”, долго упирался и отбивался, словно невинная девица, пока я не сунул ему подарок в карман, а он все равно возражал, как будто ничего не произошло и ничего ему в карман не попало. Список жильцов дома на авеню Либерти? Известен ли каирской полиции человек по имени Рамон Гонзалес? Или Ландер? Если известен, то как он характеризуется? Какие на него данные?

– Могу я поинтересоваться, что это за человек? – Родственничек был хитер, как лиса, и все время улыбался.

– Банальная история. Муж сбежал от своей жены и не хочет платить по векселям. Она обратилась в наше сыскное агентство. – Я вытащил одну из своих многочисленных визиток.

Египтянин сочувственно покачал головой, поцокал языком, попросил позвонить ему домой на следующий день и заспешил на работу, ласково поглаживая карман со швейцарскими часами.

Я вышел вслед за ним под печальные пальмы, простершие свои уставшие крылья, и присел на край фонтана. Спина родственника медленно удалялась, он обернулся и помахал мне рукой (видимо, на пути успел, сволочь, разглядеть часы), я помахал в ответ и двинулся на поиски арендной компании, продираясь через полчища услужливых чистильщиков, на ходу норовящих обработать ботинки щеткой.

В конце концов мне удалось арендовать “фиат”, вполне отвечающий скромным потребностям Али-бабы, и я влился в монотонное стадо ишаков, машин, велосипедистов и мулов с повозками.

Адрес оказался не рядом с кладбищем, на что тайно рассчитывала некрофильская часть моей англосаксонской, с примесью кенгуру, души (я долго бродил однажды среди пирамид, где крутились бродяги и нищие, ловя туристов; пыль, возможно прах истлевших фараонов, забивала рот, это вам не на Волковом кладбище, где деревянные мостики устилают заболоченную землю и прохладно даже в жару), а в бывшей английской части города, напоминавшей спуск по Мосту Кузнецов с банком, книжными магазинами, домом моделей и уборной на углу Негрязки.

Я прошелся по району, обнюхивая все и вся вокруг, словно сеттер миссис Лейн, и вскоре разыскал адрес: шестиэтажный дом с балконами, на первом этаже которого помещались фирма “Нияр” и небольшой галантерейный магазин.

Оставив “фиат” за углом, я подошел к подъезду и взглядом обитателя дома на Бейкер-стрит, недавно поруганного надравшимся охламоном, впился в таблички с фамилиями жильцов, расположенными рядом с кнопками. Никакими Гонзалесами и Рамонами там и не пахло, одни арабские фамилии, хотя среди них и несколько европейских: мистер Д. Смит, мистер П. Гордон и некая Дормье.

Сзади зашуршали шаги, я ткнул пальцем в кнопку “Нияр”, дверь заскрипела и поддалась. Вслед за мною, дыша в спину раскаленными пустынями Востока, проскользнула растрепанная египтянка в темных очках, а я прошел к застекленной двери “Нияра” и вступил в овеваемый кондиционерами холл.

Навстречу поднялся худой араб в рубашке с короткими рукавами.

– Что угодно, сэр?

– Извините, мне нужно обменять часы… – Сказал и чуть не прыснул от хохота: все равно что спрашивать в овощном магазине грелку.

– Часы?! – Только на Востоке пока еще не разучились так по-детски удивляться.

–  Разве это не часовая фирма? – Я тоже удивился, аж уши зашевелились.

– Вы, наверное, ошиблись, сэр…

– Видимо, да. Извините.

Араб вежливо качал головой и улыбался.

– Как тут у вас комфортабельно! – Я выглянул в дверь, выходящую в сад. – Настоящий оазис!

– Можете осмотреть его, сэр. Тут есть уникальные растения.

– Спасибо! – для приличия я покрутил слегка взопревшей, но прекрасной головой. – Вам не мешают дети жильцов?

– Садом владеет фирма. Жильцы им не пользуются. Правда, мы разрешаем одной старушке отдыхать здесь в кресле…

–  Похвально… все мы должны быть милосердны. В доме много бедных людей? – Я сердобольно хлопал глазами, как добрый дядя, готовый пожертвовать миллион.

– Тут живут люди среднего достатка. Есть, правда, один банкир… мистер Калак, за ним обычно приходит “роллс-ройс”, – я тут же сделал себе зазубрину в памяти.

Большего я из него не выжал, пересек улицу и, усевшись в кафе, заказал гамбургер и стакан оранжада. Подход к подъезду отлично просматривался сквозь выдраенное до блеска витринное стекло, редкие автомобили иногда на миг отсекали подъезд от моего соколиного глаза. Идиот Джеймс Бонд проторчал бы в этой харчевне целый день, обожрался бы гамбургерами, лопнул бы от сока и в конце концов насторожил бы своим разбойным видом толстого хозяина бара, который, не раздумывая, позвонил бы в полицию. Но умный Алекс был из другой породы и, перекусив, перегнал “фиат” к обочине напротив подъезда, где и простоял до вечера, радуясь, что неподвижный наблюдатель видит гораздо больше, чем наблюдатель движущийся.

Люди входили и выходили, но, увы, не мелькало среди них шатена с густыми волосами, сложения плотного, с крупным, чуть крючковатым носом, с маленькими руками и обгрызенными ногтями – в Каире ли ты, Евгений Ландер по кличке “Конт” (кличку, ясно, дал Чижик после семинара по философии), или это не ты, а незнакомец, выпущенный как подсадка для охотничьего выстрела Алекса?

Вечером я выдал звонок счастливому обладателю швейцарских часов.

–  Рад слышать вас, Джон [33] , но, к сожалению, человека с такой фамилией в Каире нет. По крайней мере по нашим архивам он не числится.

– А вы не пробовали проверить его по дому?

– К сожалению, – он вздохнул для пущей убедительности, – у нас там нет возможностей… извините!

Поразительный гад, по харе было видно! Если в Европе за взятки хоть что-то делают, то тут, как и в родном Мекленбурге: тащат, тянут, но никто и пальцем не шевельнет, чтобы выполнить обещание! Берите, родные, но делайте дело, черт побери!

Точно такие же чувства я испытывал, когда мы с Риммой решили обменять нашу однокомнатную квартиру на более просторные хоромы. И обменяли с помощью Большой Земли, имевшей благодетеля в важном органе, человека, между прочим, просвещенного, с нежной любовью к Баху и поэзии Малларме, – в конце концов, мы въехали в новое жилище и вручил я благодетелю портативную заморскую систему. И вдруг грянул гром: арестовали благодетеля за злоупотребления, и полились из него, как из рога изобилия, фамилии клиентов – так я попал к черноголовой нечесаной следовательше, нещадно смолившей сигарету за сигаретой. Допрашивала она меня жестко, поняла, что подцепила жирного карася, и не брезговала испытанными и безотказными средствами: мигом устроила очную ставку с благодетелем.

– Вы показали, что получили в награду систему “Сони”.

– Да, совершенно верно!

– Полная ложь! – это голос возмущенного Алекса. – Ничего я не давал!

– И тут в благодетеле что-то шевельнулось, видимо, не зря читал Малларме, понял, дуралей, что глупо топить своих, кто же вызволит потом из ямы?

– Да, он прав… В прошлый раз я соврал… Трудно сказать, почему… Ничего мне не давали.

– А в этот раз вы не врете? – в выражениях тут не стеснялись.

– Сейчас я говорю правду…

Но дело на этом не закончилось, хватка у следовательши была бульдожьей, но разжали вскоре ей челюсти невидимые ангелы- спасители, выпустили Алекса на волю, оставили стража закона с носом и с перхотью на плечах незапятнанного мундира.

Если берешь, то делай и не подводи, как благодетель, полицай вонючий, а то бросил пловца в открытом море – пришлось названивать в справочное бюро, чтобы получить домашние телефоны мистера Д. Смита, мистера П. Гордона и мадемуазель (или мадам) Дор-мье, проживающих на Либерти-стрит, а потом совсем поселиться в телефонных будках.

Д. Смит, 8.30 утра – нет ответа, 10 часов – нет ответа, 10 вечера – нет ответа. С П. Гордоном дело обстояло чуть лучше: 8.30 – хриплый голос, мычание еще не закланного агнца, 10 ч. – нет ответа (ушел, видимо, на работу), 8.30 вечера – тот же, уже раздраженный голос.

Затем я оседлал Матильду (так я окрестил мадам Дормье, мурлыкая в момент телефонной операции “Где же ты, Матильда? Где же ты, Матильда? Что ты делаешь, Матильда, без меня?” – между прочим, песенку эту исполнял Челюсть на плохом французском), которая отзывалась на все звонки хорошо поставленным голосом профурсетки, валяющейся целый день на тахте после ночных подвигов.

После этой первой рекогносцировки я нацелил свою неиссякаемую энергию на П. Гордона и на следующий день, в восемь утра, замер в своем “фиате” напротив подъезда, надеясь, “что оттуда выползет все же крупный, чуть крючковатый нос, либо иная европейская физиономия. Очень хотел я, чтобы оттуда все же выкатился “Конт”– Ландер, все стало бы на свое место; но передо мной проходили лишь арабы. (Почему бы “Конту” не скрываться в арабском одеянии? Чем черт не шутит? Ведь