Летом 1909 года приехал из Бобруйска Берл Каценельсон‚ в будущем один из лидеров рабочего движения. В яффском порту он увидел евреев‚ покидавших Эрец Исраэль‚ и записал впоследствии: 'Уезжавшие во много раз превосходили количеством прибывавших... Их злорадство‚ упоение собственным поражением и презрение к Палестине‚ их насмешки над наивностью новичков – не знаю‚ видел ли я за свою жизнь в Эрец Исраэль более ужасающее‚ чем это'. Одни из уезжавших не желали страдать от голода‚ болезней‚ тяжкого труда‚ другие тосковали по оставленной семье и друзьям‚ третьи разочаровались в сионистской идее‚ познакомившись со скромными результатами ее воплощения. Но несмотря на столкновение с реальностью‚ Берл Каценельсон испытал удивительное‚ почти мистическое ощущение в яффском порту: 'Ступив на берег‚ я ясно понял – это последний мой берег. Всё‚ что было прежде‚ закончилось. Я знал‚ что другого берега для меня не будет'.

Требовалось обладать терпением‚ стойкостью‚ внутренним чутьем‚ чтобы на фоне невероятных трудностей‚ ошибок и разочарований разглядеть те процессы‚ которые происходили на этой земле. Иехиэль Членов писал: 'В нашем старом заброшенном родном гнезде страшное запустение; везде дефекты‚ обломки‚ везде всё изуродовано. Не мудрено‚ что нарождающаяся народная энергия бросается одновременно по разным направлениям‚ стараясь то тут подправить‚ то там воссоздать‚ то здесь заново построить. И может быть‚ это хорошо..‚ чтобы каждый строил то‚ к чему влечет его сердце‚ его ум. А там‚ со временем‚ жизнь сама выберет и поддержит то‚ что соответствует ее потребностям. И стройка действительно идет по всем направлениям'.

Стройка шла по разным направлениям‚ незаметная 'муравьиная' деятельность – поселок за поселком‚ виноградник за виноградником‚ школа‚ мастерская‚ небольшая фабрика‚ детский сад‚ больница‚ библиотека. На деньги евреев Москвы и Белостока купили в Негеве пять с половиной тысяч дунамов земли; три с половиной тысячи дунамов приобрели возле Иерусалима; возле Бейт–Шемена высадили рощу в память Теодора Герцля; в Гедере приобрели дополнительно полторы тысячи дунамов; население Петах–Тиквы превысило две с половиной тысячи жителей‚ а рядом вырос рабочий поселок Эйн–Ганим; возле Хадеры заложили новые плантации; южнее Хайфы появилось поселение Атлит; возле Кинерета евреи из американского города Сент–Луис создали поселение Пория – в переводе 'плодородная'‚ а выходцы из России основали Мицпу – 'наблюдательный пункт'‚ так как с того места открывался прекрасный вид на озеро; в Негеве появилось самое южное еврейское поселение Рухама – в буквальном переводе 'помилованная'‚ как сказал пророк Гошея: 'И помилую Я непомилованную...'; Мерхавия и Дгания‚ Кинерет и Мигдал‚ Кфар–Саба и Нахалат–Иегуда‚ Каркур и Тель–Адашим основаны на этой земле перед Первой мировой войной. Был накоплен огромный опыт. От бессистемного приобретения и освоения земель перешли к планомерной работе‚ и по праву говорили те‚ кто занимался этим делом: 'Мы знаем теперь‚ как покупать землю‚ как закреплять ее юридически и продавать в кредит евреям–земледельцам'.

Во вновь созданном Тель–Авиве количество жителей приближалось к тысяче; улицы города носили имена Монтефиоре‚ Герцля‚ Иегуды Галеви; дети учились в гимназии 'Герцлия'‚ где все предметы преподавали на иврите; из России и других стран родители посылали туда детей‚ чтобы получили образование в еврейской школе. В Тель–Авиве закладывали дом муниципалитета‚ больницу‚ большую синагогу‚ гостиницу; город развивался естественно и свободно‚ первый еврейский город после многих веков изгнания‚ а потому любое‚ самое маленькое событие там отмечали торжественно – 'впервые после двух тысяч лет'.

Тель–Авив влиял и на Яффу‚ этот шумный город с извилистыми‚ грязными улочками; там тоже шло строительство‚ и перед Первой мировой войной жили в Яффе десять тысяч евреев на сорок тысяч мусульман и христиан. Выросло еврейское население Хайфы – до трех тысяч человек; Хайфа становилась узловым центром железных дорог в Дамаск и Иерусалим‚ и городу–порту предсказывали большое будущее. В Цфате было семь тысяч евреев – половина населения города‚ в Тверии пять тысяч‚ тоже половина населения‚ в Хевроне две тысячи; появились небольшие еврейские общины в Газе‚ Акко‚ Беэр–Шеве‚ Шхеме и Назарете.

В Иерусалиме перед Первой мировой войной еврейское население насчитывало почти шестьдесят тысяч человек на тридцать тысяч христиан и мусульман. За стенами Старого города уже существовали шестьдесят еврейских кварталов и размещались в них более двадцати тысяч человек. Там располагались иешивы‚ школы‚ детские сады‚ ремесленное училище‚ гимназия и учительская семинария‚ сиротские приюты‚ школа для слепых‚ небольшой еврейский музей‚ библиотека и народный дом‚ общество врачей‚ общество любителей еврейской сцены и прочее. В Иерусалиме появилась интеллигенция – врачи‚ учителя‚ адвокаты‚ журналисты; на собранные по всему миру средства построили здание еврейской национальной библиотеки; в центре города возвели пятиэтажный дом‚ на фронтоне которого красовались гигантские солнечные часы и висела вывеска владельца дома: 'Шмуэль Леви‚ американский портной'.

Христиане жили‚ в основном‚ в новой части города‚ и путешественник отметил: 'Широкие‚ хорошо мощенные улицы‚ здания‚ которые могли бы оказать честь большим городам Западной Европы. Тут каждая крупная народность имеет свой собственный квартал‚ где разместилось их консульство‚ их школы‚ монастыри‚ где вывески лавочек пишутся на их языке. Так устроились тут французы‚ немцы‚ русские‚ англичане с американцами... По занимаемому пространству еврейские кварталы ничтожны по сравнению с тем‚ что находится в руках чужих народов. Да и неудивительно‚ если принять во внимание... какие исполинские общественные учреждения‚ какие монастыри находятся в их руках‚ как они в беспрерывном состязании друг с другом стараются укрепить свое превосходство и влияние в Святом городе'. Во главе городского управления стояли арабы; они чинили препятствия евреям‚ которые приходили к Стене Плача‚ и пришлось им напомнить‚ что в первой половине девятнадцатого века султан Абдул Азиз признал Стену Плача еврейской собственностью и позволил им беспрепятственно молиться возле нее.

Для многих иерусалимцев жизнь была трудной‚ полной лишений. Биограф Д.Бен–Гуриона писал: 'Пальто у Давида не было‚ и в лютую стужу‚ какая случается в Иудейских горах‚ ходил он‚ закутавшись в тонкую черную накидку‚ которую привез из России. Накидка служила ему и одеялом‚ хотя не могла защитить от холода иерусалимских ночей. Холодной оказалась комната‚ которую он снял в бедном районе..‚ подвальная комнатушка‚ сырая и темная‚ – пол комнаты был значительно ниже поверхности земли... Крохотное отверстие в стене выходило в соседнее помещение‚ где жил седобородый русский монах– молчальник‚ облаченный в длинную черную рясу. Давид снял комнату‚ повесил керосиновую лампу‚ натаскал пустых ящиков и соорудил из них стол‚ стулья и кровать'.

В то время Бен–Гурион работал в журнале партии 'Поалей Цион'‚ получая за это тринадцать франков в месяц. Этих денег хватало лишь на оплату жилья и на чрезвычайно скромный обед. Давид голодал и пытался заработать на стороне еще немного‚ чтобы позволить себе на завтрак кусок хлеба и стакан чая. У него были друзья в Иерусалиме – Ицхак Бен–Цви из Полтавы и серьезная девушка в очках, Рахель Янаит‚ которая приехала одна‚ без единой копейки в кармане‚ с маленькой корзинкой в руке.

Друзья ходили по вечерам смотреть на закаты солнца на фоне Иудейских гор‚ а с наступлением темноты шли в маленькое арабское кафе в Старом городе. В кафе был невиданный прежде граммофон с гигантским раструбом‚ из которого неслись звуки восточных мелодий. 'Трое друзей захватывали себе столик где–нибудь в уголке‚ платили грош за чашечку турецкого кофе и пускались в яростный спор по вопросам сионизма. В кафе споры не заканчивались‚ и долгие часы‚ иногда до восхода солнца‚ бродили друзья по