дорог от юга до запада. Тьерни встречал таких во Вьетнаме, они работали медсестрами и раздавали гуманитарную помощь, подтирая чужое дерьмо и подставляя плечо мужикам, чтобы те могли поплакаться. Второпях обученные, бесстрашные, с искренней верой в чистоту человеческого сердца, они принимали на себя чужую боль и вину, даже если вся их внутренняя сущность протестовала против жестокости и ужаса войны. Возможно, такое самоотречение объяснялось тем, что происходящее вокруг было выше их понимания.

Тьерни считал, что в таких женщинах удивительно сохранилась детская непосредственность. Он сам не раз попадался на зов таких отзывчивых сердец, и они верили его вранью. Те, кто живут в выдуманном мире, непременно вляпываются в чужое дерьмо. А те, кто им вешает лапшу на уши, никогда не признаются, сколько дерьма в них самих. Если, конечно, они сами не восстанут против себя. Об этом думал Бобби Тьерни, слушая прямую и колоритную речь Веры Маккинзи.

У Веры были все понимающие зеленые глаза, подведенные черным карандашом, очень подвижное живое лицо — это делало ее даже привлекательной, по-своему миловидной, почти красивой. В этих глазах мир был большой «страной Мальборо», населенной честными и смелыми мужчинами. Наверняка, таким же казался ей и Бобби Тьерни. Ему это было приятно. А она гордилась, что живет в такой «стране».

Возможно, он просто расфантазировался, но Вера заразила его своей уверенностью и оптимизмом. Она обогнала его на двенадцать ступеней, пошутила Вера. А может, в эту минуту была как раз серьезна. Она считала себя ответственной перед теми, кто пытается одолеть первую ступень философии общества. Кто все еще слаб и страдает. Но Тьерни страдал совсем по другим причинам.

Бобби решился и показал Вере портрет Льюиса. Он попросил представить этого парня с бритой головой. Видела она его?

— Нет, — ответила Вера, чуть насторожившись.

— Нос у него, как у актера Джорджа Скотта, более длинный, видимо, был перебит в драке.

Вера снова внимательно посмотрела на рисунок.

— Не думаю, что я его видела. А зачем вам нужна эта мумия? Он увел у вас женщину? — спросила она с насмешкой, в ее зеленых глазах светилась надежда, что новый знакомый страдает от неразделенной любви.

— Нет. Просто я должен его найти. Не могу вам всего рассказать, но он может появиться на собраниях общества.

— Успехов в поиске! — язвительно пожелала Вера. — Таких парней тьма тьмущая, я их видела десятки на разных пляжах. Подобный тип может угнать портовый кран, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Да, в этом-то все и дело. Этот может… — Бобби спрятал рисунок во внутренний карман, пожал плечами. — Значит, здесь мне его найти не светит.

Он допил свой стаканчик рома с тоником. Это был уже второй, а Вера выпила две чашки кофе. Бобби был расстроен, что Вера не может ему помочь, но слушал рассказ о ее жизни с желанием и интересом. Ей нередко приходилось падать в пропасть, застревать в расщелинах на жизненном пути, когда она стремилась достигнуть вершины.

— Я говорю о вершине честности перед Всевышним, — объяснила Вера. — А вы мне понравились, ирландец, — сказала она, когда он прикончил свой ром. — Меня всегда тянуло к ирландцам. За одним я даже была замужем, его звали Джек Флинн, по прозвищу Железный Джек.

Вера работала агентом по продаже грузовиков «шевроле» в этом заштатном городке. Она призналась, что ей нравилось что-то продавать, и хотя она мало что понимала в грузовиках, но если появлялся покупатель, могла показать «высокий класс» обслуживания.

— Южные мальчики любят грузовики, в этом все дело. Как ковбои обожают своих лошадей. От меня и требовалось-то всего: сидеть в прохладном офисе и наблюдать, как они обхаживают грузовики кругами, сдувают с них соринки и со значением стучат носком ноги по резине. Они просто влюблены в эту груду металлолома…

Вера пригласила Бобби зайти к ней домой, как он и надеялся, и он сопровождал ее до небольшого домика под высокими елями. Здесь она жила в летний сезон, а на остаток года сдавала его одной семье из Нью-Джерси.

— Он — художник, — рассказывала Вера, — и здесь может спокойно работать, наслаждаясь мягкой зимой. Двое его детишек ходят в местную школу. А на лето они возвращаются в Нью-Джерси. Меня это устраивает. Когда они здесь, я переезжаю к моей подруге Лауре, у нее свой магазин одежды в Брунсуике.

Она сразу поняла, что ее гость — алкоголик.

— Я хочу сказать, что вы можете выпить две порции и на этом остановиться. — Она не сомневалась, что у Бобби есть проблемы с выпивкой, хотя он и не стал пока законченным алкоголиком, но все же спросила, зачем он пришел на собрание: — Не только ведь за тем, чтобы найти этого похитителя портовых кранов, правда? — и опять на ее открытом лице отразилось подозрение.

— Нет, конечно, — соврал Бобби, — у меня есть проблемы с выпивкой. Периодами я пью очень много, и со мной стали происходить всякие вещи, ну, со здоровьем и все такое.

Последние слова он проглотил и смущенно потупился, Вера не стала настаивать на продолжении этой темы. Она налила себе в высокий бокал охлажденный апельсиновый сок и поинтересовалась у Бобби:

— Что предпочитаете — кофе, чай или меня? А можно и апельсиновый сок.

Бобби чуть не свалился с пластикового стула, который «эти янки из Нью-Джерси по странной случайности до сих пор не сломали».

Вера позабавила Бобби еще несколькими анекдотами из своей жизни. Так, в начале пятидесятых она служила вольнонаемной на базе военно-воздушных сил в Сакраменто. Была уже такой «дылдой, как сейчас», и крутила роман с одним офицером, майором Беном Раушем. Он каждый день приглашал ее вместе с ним пообедать в дом на колесах, установленный за воротами базы. Ей приходилось удирать из расположения гарнизона, спрятавшись под брезентом на полу грузовика, чтобы ее не заметили караульные. Они откатывали вагончик подальше в окрестности города Милс, выпивали ужасное количество виски и валились с ног, а потом также тайком пробирались обратно на базу, и он выгружал Веру где-нибудь на задворках конторы, где она якобы целый день работала радиотехником.

— Срок контракта пролетел, как один день, я и заметить не успела.

Потом судьба забросила ее на восток Штатов, где она встретила Джека Флинна, он жил в Сан- Франциско.

Вера готова была рассказывать всю ночь, и Бобби уже нетерпеливо поглядывал на часы. Он поинтересовался у хозяйки, не устала ли она от гостя. Вера подошла к нему и сказала, что они оба свободны и им уже чуть больше двадцати одного года, так что они вольны делать то, что им хочется. При этих словах она вытащила из прически шпильки, и ее рыжеватые волосы распустились до плеч.

Вера была высокой женщиной, но все же Бобби был выше. Когда он поднялся ей навстречу, слишком усталый, чтобы сопротивляться ее натиску, их губы встретились, и Вера всей грудью прижалась к нему, полная желания.

Они спали, обнявшись, на ее двуспальной кровати. Она чуть посапывала во сне, Бобби дремал, чувствуя ее правую руку на своем бедре. Посреди ночи он проснулся от того, что она просунула свою коленку ему между ног, и Бобби чуть развернулся к ней, чтобы Вера могла чувствовать его член.

Они снова занялись любовью очень традиционным способом, как она этого хотела.

— Только без всяких трюков и гимнастических упражнений, — попросила Вера после их первого захода. — Ты — крупный мужик, ирландец, и я хочу чувствовать всего тебя на себе от головы до пяток, каждое движение мышц, твои губы и твои мужские прелести, пока ты скачешь на мне, как жеребец. Я очень старомодная женщина.

Она пускала сигаретный дым в потолок и слушала приятную музыку-кантри по маленькому радиоприемнику. Что касается Бобби, то он получал удовольствие от того, что так ярко сияли звезды. Она так все здорово проделала, подталкивая его к игре с ней. Когда он расстегнул лифчик, на руки ему вывалились на удивление большие белые груди с розовыми сосками, а путь к заветному местечку был настолько возбуждающим, что он, не успев ее раздеть, уже с трудом себя сдерживал.

Конечно, Вера была не так молода и красива, как официантка из рыбного ресторана в Уэст-Палм-Бич.