поблизости, раз эти ребята так быстро среагировали после взрыва. И если бы Корли сделал ставку на госпиталь, они уже были бы схвачены. Проклятый сукин сын, чтоб он подавился своей чертовой трубкой!

Итак, какую акцию запланировал штаб «Черного Сентября»? Кто исполнители? Наджир? Наджир мертв. Женщина скрывается. Абу Али? Он тоже мертв. Собственно говоря, нет никаких данных о его причастности к этому теракту, но само допущение вполне правдоподобно. Али был одним из немногих, кому Наджир доверял. И еще Али был психологом. Зачем им понадобился психолог? Спросить об этом его самого уже не удастся.

Откуда взялся американец, кто он такой? Что за ливанцы доставили взрывчатку? Кто подложил бомбу в холодильник Музи? А женщина, приходившая в госпиталь по его душу — та же, которую он видел в Бейруте или другая?

Шофер вел такси дочти вплотную к тротуару, и тяжелый пикап ощутимо потряхивало на выбоинах и канализационных решетках. Комфортность езды оставляла желать лучшего, а когда впереди загорелся красный свет, машина затормозила так резко, что оба пассажира едва удержались на сиденье. Воспользовавшись остановкой, Мошевский вылез из такси и пересел на место рядом с водителем. Лицо израильтянина не выражало ничего, кроме тысячелетнего еврейского смирения.

— Трогай потише, — попросил он, когда красный свет сменился желтым. — Не дергай и не громыхай.

— Это почему же? Время — деньги, приятель, — возразил шофер.

Мошевский придвинулся к нему вплотную.

— Потому что только этим ты удержишь меня от желания сломать твою поганую шею — вот почему, — задушевно объяснил он, наклонившись к самому уху собеседника.

Кабаков молчал, глядя отсутствующим взором на нескончаемую нью-йоркскую толчею. Подумать только, полдень, а свет уже начинает убывать. Какой поразительный город! Город, в котором евреев больше, чем в Тель-Авиве, а то и во всем Израиле. Интересно, как себя чувствуют здесь еврейские эмигранты — те, что выгружаются с переполненных теплоходов, сплошной вереницей идущих от Эллис-Айленда? Многие из переселенцев теряют даже свои имена, когда полуграмотные чиновники иммиграционной службы царапают на въездных документах «Смит» или «Джонс». Теплоходы выбрасывают их в унылый день, на холодные камни города, где даром не дается ничего, кроме того, что они сами захотят дать друг другу. Разбитые семьи, одинокие люди.

А что бывает, если иммигрант умирает прежде, чем успеет устроиться, получить работу и вызвать из-за океана свою семью? Кто провожает его в последний путь, кто помянет его — соседи? А если он вообще остался один?

Тут внимание Кабакова привлекла пластмассовая Мадонна на приборной доске, и мысли разом вернулись к старым проблемам. Пластик. Закрыв глаза, он перенесся к истокам нынешней эпопеи — к той миссии в Бейруте, которая привела его в конце концов сюда, в недра «Большого Яблока»[12].

...На инструктаже перед рейдом им перечислили главарей «Черного Сентября», присутствие которых ожидалось во время встречи — Наджир, Абу Али и еще несколько человек. За именем каждого партизанского вождя стояло толстое досье, и все их Кабаков знал чуть ли не наизусть. Даже теперь, годы спустя, он отчетливо помнил эти стандартные папки, в алфавитном порядке расположенные на его рабочем столе.

Первым шел Абу Али. Абу Али, убитый в Бейруте. У него не имелось ни родственников, ни близких друзей, ни семьи — только жена, но и она умерла. Али остался один...

Оборвав собственную мысль. Кабаков забарабанил по прозрачной перегородке, отделявшей пассажирский салон от переднего сиденья. Мошевский обернулся и отодвинул плексигласовый щиток.

— Скажи ему, чтобы поторапливался.

— Значит, все-таки хотите побыстрее, — пробормотал водитель.

Мошевский дружески ухмыльнулся ему в ответ.

— Так я прибавлю ходу, — неуверенно произнес таксист.

Израильское консульство и миссия при ООН размещались в белом кирпичном здании на Второй авеню в Манхэттене. Система безопасности здесь была хорошо продуманной и соблюдалась весьма пунктуально. Кабакова продержали положенный срок в комнате ожидания, проверили, просветили и только после этого впустили внутрь. Он сразу же отправился в коммуникационный центр.

Компьютер зашифровал и передал его запрос относительно Абу Али, и меньше, чем через минуту из Тель-Авива пришло подтверждение приема телеграммы. Она запустила в действие сложный и довольно чувствительный механизм. Четверть часа спустя коренастый молодой человек покинул штаб-квартиру Моссад и выехал на авиабазу Лод. Ему предстоял полет на Кипр. Деловитый юноша очень спешил: в Никозии ему надлежало поменять паспорт и успеть на рейсовый самолет в Бейрут. В ливанской столице он первым делом зайдет в маленькое кафе и проведет несколько приятных минут за чашечкой ароматного кофе, разглядывая возвышающееся напротив здание полицейского управления. Где-то там, в камере хранения, пылится пронумерованная коробка с пожитками Абу Али. Теперь ее затребует один из друзей покойного.

Следующие полчаса Кабаков посвятил беседе с Теллем. Выслушав идею о маневре, который позволил бы заручиться помощью русских, консул не выразил ни малейшего удивления. Судя по всему, в этом мире уже не осталось вещей, способных поразить воображение Иоахима Телля.

Впрочем, не выразил он и восторга. Теплота, прозвучавшая в голосе при словах «До свиданья, мой друг», была, пожалуй, чуточку чрезмерной. Было ли это сочувствие или радость по поводу ухода визитера? Кабаков решил не углубляться в такой спорный вопрос.

Он захромал к выходу, и уже в дверях его окликнул молодой чиновник, сидевший у главного пульта правительственной связи. Пришел ответ с подробностями сирийского инцидента 1971 года.

Телекс сообщил, что взрыв произошел 15 августа. Он совпал по времени с резкой активизацией вербовочной деятельности «Аль-Фаттах». В Дамаске этой работой занимались следующие лица. Первый — Фахри аль-Амари. Он командовал отрядом, осуществившим удачное покушение на иорданского премьера Васти. Эпизод примечателен тем, что завершился несколько театральной сценой — все участники нападения сделали по глотку крови убитого министра. Как предполагает Моссад, нынешнее местонахождение Амари — Алжир. Данные уточняются.

Второй — Абдель Кадир, обстрелявший из гранатомета израильский школьный автобус. Организовал близ Шейх-Саада небольшой заводик по производству мин, при взрыве которого и погиб в 1973 году. Детали этого происшествия, добавил телекс, майор Кабаков, несомненно, вспомнит и сам, поскольку в то время как раз находился где-то неподалеку.

Третий — Мухаммед Фазиль, он же Юсуф Халиф, он же Саммор Туфик. Предполагаемый автор и организатор мюнхенской бойни. Этому человеку израильская разведка уже давно уделяла особенное внимание. Согласно полученным сообщениям, Фазиля видели в Сирии, и сейчас Моссад в экстренном порядке проверяло эту информацию. Имелись указания и на то, что последние три недели Фазиль прожил в Бейруте, благополучно ускользнув от опасности в день кабаковского рейда.

Фотографии Амари и Фазиля, говорилось далее в телексе, уже переданы в израильское посольство в Вашингтоне по спутниковой связи; негативы будут высланы в ближайшие часы. Кабаков поморщился. Упоминание о негативах могло означать лишь одно: снимки плохие, и едва ли их качество улучшится после электронной ретрансляции. Жаль, конечно, но все же лучше, чем совсем ничего. Теперь Кабаков даже раскаивался, что поторопился обратиться с просьбой насчет русских.

— Мухаммед Фазиль, — пробормотал Кабаков. — Да, приятель, похоже, намеченное шоу будет вполне в твоем стиле. Надеюсь, на этот раз ты пожаловал лично, собственной персоной.

Обратно в Бруклин он добрался на метро. Мошевский с тремя агентами-израильтянами отправился прочесывать кабблхиллские бары, надеясь, что в какой-нибудь забегаловке им удастся обнаружить следы грека, помощника Музи. ФБР уже поработало в этих краях, но люди Мошевского не походили на полицейских и могли раскопать что-то новенькое. К тому же они прекрасно вписывались в этническую пестроту здешнего района и говорили (точнее, больше подслушивали) на нескольких языках.