продовольственного магазина Ханнигана. Дарби была высокой брюнеткой с лицом в форме сердца и большими карамельно-карими глазами. До этого я никогда особо не обращала на нее внимания, но сейчас, учитывая то, что ее пальцы обхватывали руку Ника, я вроде как возненавидела ее. С огненным пылом тысячи солнц.

Ник увидел меня с Клэем и нахмурился. Доктор Тэтчер взглянул на свое пиво, и я заметила, как его рука сжала бутылку.

«Ха, вся в тебя, док!»

– Хочешь присесть за столик? – спросила я. – Я принесу пива.

Клэй улыбнулся и помахал Мо, заняв одну из кабинок рядом с бильярдными столами.

– Мэгги, что ты делаешь? – спросила Мо, улыбаясь, пока задавала вопрос, и махая Клэю в ответ.

– Я здесь с Клэем.

Мо снова изобразила губами кренделек, что было довольно забавно.

– Я думала, ты собираешься встретиться здесь с Ником.

– И почему ты так думала?

– Ну, Купер упомянул, что вы двое сближаетесь. Или «подобрались близко кое к чему». Я не знаю. Он покраснел как свекла и начал бормотать о сотрясениях мозга. Я люблю его, но не всегда понимаю, – нахмурившись, произнесла она.

– Ну, он забыл упомянуть ту часть, где я сказала Нику, что наше с ним сближение было галлюцинацией, вызванной черепно-мозговой травмой.

– Да, эту часть он опустил, – сказала Мо, закусив губу. – Именно поэтому нам нужно проводить больше времени вместе. Мне нужна неотфильтрованная информация.

– Что ж, мне очень жаль, что ваши усилия по созданию моего нового образа для Ника были напрасны.

– О, милая, мы сделали это не для Ника. У нас уже давно руки чесались осуществить это, для блага человечества, – сказала Мо. Я насупилась. Мо показала на свою верхнюю губу. – Усы для порнозвезд и Тома Селлека [86], а не для юных леди.

– Да пошла ты, Мо!

– Не целуй мою дочь этим ртом. Боюсь, она что-нибудь подцепит.

Я скорчила ей кислую мину, направившись назад к столику. Но когда проходила мимо коридора, ведущего в туалет, меня резко дернули за руки. Я порадовалась, что не пролила ни капли пива, когда Ник втолкнул меня в маленький коридор.

– Руки! Руки! – воскликнула я, стряхивая его хватку с себя. Ник поднял руки в оборонительном жесте, но не отступил, а тихо пробормотал:

– Извини, я не знал, как еще привлечь твое внимание.

– А как тебе такой вариант: «Эй, Мэгги, как насчет поговорить?», не устраивая засаду возле мужского туалета?

– Возможно, так было бы лучше, – согласился он. – Итак, я хотел сказать, что я в деле.

– Я действительно не знаю, что на это ответить.

Он закатил глаза.

– Я имею в виду, что готов отказаться от возможности когда-либо рассказать кому-либо о твоей семье, если ты позволишь мне изучать вашу стаю. Я хочу все здесь узнать, чтобы понять тебя. Это будет того стоить, всего-то получить ответы на мои вопросы. Даю тебе слово, что это будет для моего собственного просвещения. Я не расскажу об этом ни единой душе.

От напряженности в его голосе и близости рта к моему уху по моей спине побежали мурашки. Я кашлянула, отстранившись от него настолько, насколько только позволила стена.

Он продолжил:

– Нам даже не нужно говорить твоей семье, чем я занимаюсь. На самом деле, их поведение было бы более естественным, если бы они не знали, зачем я здесь. И ты всегда можешь сказать им, что мы встречаемся.

– Я не могу так сказать, поскольку они знают, что я уже встречаюсь с Клэем.

Самоуверенная бесстрастность, с которой он говорил ранее, испарилась, и на мгновение Ник, похоже, оказался в искреннем недоумении.

– Так ты серьезно говорила об этом? Я думал, в клинике ты просто пыталась отделаться от меня.

– Я и пыталась, используя правдивую информацию. Мы несколько раз ходили на свидания, – сказала я, пожимая плечами. – Он хороший парень и член стаи. И это важно.

– Почему?

Я осмотрела коридор, чтобы убедиться в том, что никого из гостей поблизости нет. Но учитывая громкость музыки, от которой прямо-таки раскалывалась голова, не имело никакого значения, были ли они здесь.

– Все меньше и меньше из нас выбирают себе в пару оборотней. По существу, мы сами сокращаем свою популяцию. В деревне рождается больше «пустышек» – так мы называем наших родственников, которые не могут размножаться – чем членов стаи.

– Погоди, погоди, – пробормотал Ник, похлопывая карманы в поисках своего маленького блокнота. «Профессор» надел на нос очки и нашел ручку. Сделав глубокий вдох, он улыбнулся мне. – Объясняй.

– Волки находят себе пару на всю жизнь, – сказала я тихим, мягким голосом. – Свою половинку оборотень обозначает укусом, что является своего рода ритуалом, или же быстрым оплодотворением. Наш генетический материал ты мог бы назвать зацикленным. Как только наша родословная смешивается с чьей-то еще, что-то в наших телах просто не позволяет нам иметь детей от кого-то другого. Такая возможность доступна лишь с одной особью. Именно поэтому в стаях ты вряд ли увидишь вдов детородного возраста, повторно вышедших замуж. Их новые мужья просто не смогут иметь собственных детей.

– Так вы все девственницы, когда выходите замуж?

Я помахала рукой.

– Большинство да, но есть исключения. Мы можем заниматься с кем-то сексом, но не «спариваться» с ним… Однако поскольку оборотни, особенно женщины, обладают повышенной плодовитостью, секс в любом случае приводит к беременности. Поэтому большинство из нас не рискует, чтобы не залететь от случайной связи.

– Так ты девственница.

– Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

Он поднял руки.

– Чисто научный интерес.

– Без комментариев, – проворчала я.

– Объект отказывается сотрудничать, – записывая, пробормотал он.

– Объект не может поверить, что ты делаешь заметки о моей девственности, – парировала я.

– И какое же отношение все это имеет к тому, что ты встречаешься с Клэем, вместо высоких, умных и более очаровательных кандидатов?

Я фыркнула.

– Когда я подойду к тому, чтобы иметь детей, мне нужно будет передать дальше волчьи гены. И чтобы иметь на это хорошие шансы, я должна спариться с оборотнем. Наша стая вымирает. Как и наш вид. Мы находимся под угрозой исчезновения. Я не могу рисковать и быть с кем-то, если не знаю наверняка, что с ним могу произвести на свет оборотня.

– Но ты говорила, что и от двух родителей-волков порой рождаются «пустышки», верно? А значит, никаких гарантий нет.

– По крайней мере, я должна попытаться. У меня есть долг перед стаей, Ник. Как могла бы я с этим жить через десять лет, через пятьдесят, когда в моей стае перестанут рождаться волки? Если я позволю этому зайти в никуда, если позволю себе связаться с тобой, и мы не сможем произвести на свет волка, я больше не смогу попытаться с кем-то еще. Не смогу вернуть все обратно, понимаешь?

– Нет, честно говоря, я не понимаю, что в этом плохого.

– Если я так поступлю, то какой пример подам? Скажу своему народу, что счастье важнее долга и ответственности? Что собственные интересы важнее отдаленной перспективы? На меня рассчитывают