И снова с вьюгой дальше мчится.Он видит яркий Казахстан,Хребты, и степи, и станицы.Он слышит песню, молвит он:«Полна та песня славы гула,О ком она?» Он поражен:О нем поют уста Джамбула.Поют о двадцати восьми,Поют о доблести и долге,И песнь живет между людьмиНад Сыр-Дарьей, Курой, над Волгой.Он входит в Красную Москву.Еще не смог он удивиться,—Как сон исчез, и наявуНад ним видны родные лица,Красноармейских шапок ряд.Бойцы с ним тихо говорятИ перевязывают раны…А дальше: вьюги новый плен,Но это вьюга белых стен,Простынь, халатов лазаретных.И шепчет он рассказ заветныйО всех товарищах своих,О жизни их, о смерти их,О силе грозной их ударов…Сказал — задумался, затих…Так умер наш Иван Натаров!8Нет, героев не сбить на колени,Во весь рост они стали окрест,Чтоб остался в сердцах поколенийДубосекова темный разъезд.Поле снежное, снежные хлопьяСреди грохота стен огневых,В одиноком промерзшем окопеДвадцать восемь гвардейцев родных!1942, март
МЫС ДОНДРА
Вот оно — дыханье океана,Вот он сам над берегом навис,Бьет волна, взлетая пеной рваной,Самый дальний, самый южный мыс!И по черным валунам стекаетСтруйками прозрачного огня,Снежный блеск горит и не сгораетВ гривах волн, бегущих на меня.Кроны пальм в неистовом наклоне,Шаг еще — и в небо полетят,Тьму веков волна шипит и стонет,На песке горячем шелестя.Предо мной, как в сновиденье странномВолнами изгложены, черны,На песке лежат катамараны,Старые рыбацкие челны.Неизвестной северу породы,Но родной тропическим волнам,На таких ходили мореходы,Когда молод был еще Адам.Я смотрю на паруса и сети,Даль уходит в голубой туман,А вокруг коричневые детиВ свой родной играют океан.Скатов волокут и осьминогов,И медуз, и маленьких акул,В этом детстве, первобытно строгом,Вместо песен — океана гул.За рыбачьим за поселком малым,Вместо сказок — джунгли залегли,Г де слоны, как аспидные скалы,
