Над чашами искрящихся лугов.Мы знали с ним прохладу сванских башен,Обрывы льда над грохотом реки,О, если б он… Такой конец не страшен,Так в снежном море тонут моряки.И если б так судьба не посмеялась,Мы б положили мертвого егоЛицом к горе, чтоб тень горы касаласьДвиженьем легким друга моего,И падала на сердце неживое,И замыкала синие уста,Чтоб над его усталой головоюВечерним сном сияла высота.
ГОРЕЦ
Сказал, взглянув неукротимо:«Ты нашим братом хочешь быть,Ты должен кровью побратимаСвое желание скрепить».И кровью гор морозно-синейКипел ручей, высок и прям.«Ты, горец, прав! Клинок я выну —Я буду верный брат горам!Пускай на рану льет отвесноПростая горная струя,Пускай сольется с кровью трезвойКровь опьяненная моя».
«Давайте бросим пеший быт…»
Давайте бросим пеший быт,Пусть быт копытами звенит.И, как на утре наших дней,Давайте сядем на коней.И для начала мы лугамиПройдем широкими кругами,Огладив шею скакуна,Проверив, крепки ль стремена,Взмахнем камчой над конским глазом —В полет скакун сорвется разом.И ну чесать то вверх, то вниз —Взлетать с разбега на карниз,В ручей с карниза, пену взмылив,А в травах что-то вроде крыльевЛетит зеленою парчойПод обалдевшей алычой.В камнях, над гривой не дыша,Прошепчешь: «Ну, прощай, душа!» —И — нет камней, лишь плеск в ушах,Как птичьи плески в камышах.А ты забыл, что хмур и сед,И что тебе не двадцать лет,Что ты писал когда-то книги,Что были годы, как вериги,Заботы, женщины, дела,—Ты помнишь только удила,Коня намыленного бок,И комья глины из-под ног,И снежных высей бахромуНавстречу лёту твоему…
