Галерникова.

В просторном помещении, куда они попали, свет фонарика отражался от зеркал и сверкающих стен, облицованных, как показалось Еремееву, настоящим малахитом. Озоном здесь пахло, как в летнем сосновом бору после грозы, где-то неподалеку мелодично журчал ручеек. А может, поблизости произрастал и всамделишный бор, нынче Еремеева такое не слишком бы удивило — мало ли какие фантазии могли прийти в головы создателям этого подземного города.

— Итак, мы на четырнадцатом, — провозгласила Нина.

— Стало быть, вот он какой, рай для VIP-персон! — не удержался от реплики Еремеев.

Нина прыснула:

— По-твоему, в настоящем раю главным образом занимаются тем, для чего предназначено это заведение?

Еремеев уже и сам понял, что они находятся всего лишь в уборной — впрочем, достаточно роскошной, чтобы ее и правда не грешно было разместить даже в раю, если бы таковая там действительно понадобилась, но озон источался все-таки не сосновым бором, а вделанными в стены озонаторами, и ручек журчал явно вовсе не на опушке, в русле меж камешков, а в известном, наверняка роскошном, но вполне рукотворном устройстве, находившемся за ближайшей дверцей, отделанной мореным дубом.

— Пойдемте, — сказала Нина, — лично у меня в запасе не так уж много времени.

Только после этих слов Еремеев снова вспомнил о ее пояске. Он взглянул на часы и пришел в ужас: до момента, когда в другом подземелье монархи нажмут погибельную кнопку, оставалось от силы двадцать минут.

Они вышли из уборной и вслед за Ниной стали быстро проходить бильярдные, бары, оранжереи, большие залы, уставленные роскошной мебелью, к сожалению, нельзя было задержаться, чтобы получше разглядеть все это великолепие. Наконец луч Нининого фонарика наткнулся на железную сейфовую дверь с жидкокристаллической табличкой над ней, которая гласила: 'Не беспокоить. Идет заседание'. Нина сказала уверенно:

— Они здесь.

Еремеев оглядел дверь. На ней не было ни ручки, ни замочных скважин, впрочем, сбоку от нее имелось цифровое наборное устройство, видимо, управлявшее замками.

— И что теперь? — спросил он в растерянности.

Нина задумалась. Ах, как стремительно уносились мгновения! И как неумолимо попискивал ее поясок!

— Так, все, кажется, понятно, — сказала она наконец. — Разблокировать помещение может только тот, кто знает шифр. Скорее всего это Самаритянинов. Какая-то его очередная заморочка, он на такие горазд. Для чего — сейчас не суть важно. Стало быть, в нужный момент он вызывает по внутренней связи кого-нибудь из охранников, а тот знает шифр и может отпереть дверь.

— Гоня говорил, охрана блокирована на третьем этаже, — вспомнил Еремеев. — Надо узнать у них шифр. Я побегу!

— Не успеешь, кивнув на свой поясок, спокойно сказала Нина. — Да и зачем? Не сомневаюсь, Самаритянинов тоже знает код. Ищем, где-то здесь наверняка должно быть переговорное устройство.

Они стали обшаривать стены лучами фонариков. Наконец Еремеев обнаружил какую-то небольшую панельку, а, отодвинув ее, увидел микрофон и две кнопки под ним.

— Это? — спросил он.

Нина кивнула:

— Оно самое. — Она подошла и со словами: — Ну-ка, послушаем, что там у них, — нажала одну из кнопок.

И сразу из микрофона зажурчал чей-то чуть слышный тенорок:

— Вера же вместо дел да вменится мне, Боже мой, не обрящеши бо дел отнюд оправдающих мя. Но та вера моя да довлеет вместо всех…

Визгливый голос перебил его:

— Господи, да неужели, неужели вправду ничего нельзя сделать?!

— А воздух, черт возьми, совсем на исходе, — вставил кто-то густым басом.

— Самаритянинова, суку, расстрелять надо бы, — воткнулся чей-то драматический тенор.

Посыпались голоса:

— Жаль, мораторий на смертную.

— Я бы с такими не либеральничал, а то долиберальничались, еж твою в корень…

— Хоть сейчас, ради Бога, не охальничали бы!

— Никак, правда в рай метите?

— Прекратите!..

— А у меня послезавтра коллегия министерства в семнадцать ноль-ноль… Может, меня к этому времени уже…

— То-то, поди, обрадуются!

— Вот этот вот ваш всегдашний цинизм…

— Ну перестаньте же наконец! Кислород понапрасну не расходуйте!

— Боже, совсем уже нечем дышать!

— …не предаждь мене крамоле змиине, и желанию сатанину не остави мене, яко семя тли во мне есть…

— Кажется, дозрели до нужной кондиции, — проговорила Нина и затем, нажав вторую кнопку, громко сказала в микрофон: — Привествую вас, господа. По-моему, у вас возникли некоторые проблемы?

На миг повисла тишина, потом голоса по ту сторону двери всплеснулись разом:

— Услышал, Господи! — проблеял тенор.

— Эй, кто там?! Скорее откройте же! — возопил самый визгливый.

— Кто это там, черт возьми? — грозно рявкнул бас.

— Открывайте!

— Пожалуйста!

— Побыстрее! Воздуха совсем нет! — наперебой заголосили остальные.

— Господа, — оборвала Нина эту многоголосицу, — прошу сохранять выдержку. Я для того и пришла, чтобы вас освободить. Мало того, я хочу помочь вам еще кое в чем, возможно, не менее важном для вас, чем свобода.

— Да откройте же сперва!

— Откройте!

— Выпустите! — закричали с той стороны.

— Вы, кажется, упомянули еще кое-что, кроме свободы, — вмешался бас. — Следует ли это так понимать, что вы ставите какие-то дополнительные условия нашего освобождения и мы заложники до тех пор, пока не выполним их?

— О нет, — ответила Нина, — это скорее дополнительный презент, ибо я намереваюсь не только освободить вас, но и помочь вам сберечь ваши капиталовложения, которые, если вы не поторопитесь, поверьте, очень скоро изрядно упадут в цене.

— О чем вы? — вмешался тенор, тот, что недавно выводил из молитвослова.

— О ваших вложениях в проект 'Ковчег'.

— И какая же, по-вашему, угроза нависла над ними?

— Уверяю вас, вы вложили денежки в пустышку, господа. Весь проект — чистая 'панама'. Никакой катастрофы в ближайшие тысячи лет не предвидится, посему 'Ковчег' — пустышка, которую вы, как малые дети, заглотили. Думаю, в ближайшие часы стоимость акций всех филиалов 'Ковчега' упадет ниже плинтуса, так что советую вам по освобождении проявить проворство.

Опять взметнулись голоса:

— Черт!..

— Самаритянинова — размажу!

— Сначала отсюда выбраться…

— Скорей надо, скорей!.. Откройте же!..