думаешь, это такая древняя магия. Их, духов, для того тут и собрали и для того поят всякими любовными зельями, чтобы… Ну, в общем, ты понимаешь…
— Зачем? — не сразу придя в себя от увиденного, спросил Еремеев.
— В древности считалось, что у жрецов от этого усиливается их жреческий дар.
Он с ужасом спросил:
— Ирина… она тоже здесь?
— Нет, скорее всего она там, во втором отсеке… — указав куда-то вперед, тихо сказала Нина. — С Аризоилом… Ну, с Галерниковым… — И добавила: — Как это глупо, что ты пошел со мной! Ты же видел, я этого не хотела!
Он погладил ее по голове:
— Да, девочка, да…
— Может, дальше все-таки не пойдешь? — с надеждой спросила она.
— Нет, я пойду, — сказал Еремеев. — Некоторые вещи надо иметь мужество увидеть самому.
Он навел луч фонарика в ту сторону, где должен был быть вход в этот самый второй отсек, и в тот же миг оттуда донеслось:
— Свет!.. (Он сразу узнал голос Ирины.) Борис, Боренька, Аризоил! Вот теперь, теперь посмотри! Там сейчас опять был свет!..
Еремеев сделал еще несколько шагов и вошел в другое помещение. И сразу увидел все.
Ирина тоже сразу увидела его. И одновременно у них обоих вырвалось одно слово: 'Господи!..'
XIV
Прощание. Возвращение в жизнь
Судьба людская проходит, —
ничто не останется в мире!
Снова спускались по спиральной дороге, ввинчивавшейся куда-то в глубь земли. Еремеев и Нина двигались впереди, освещая путь, Ирина и Галерников, одетые в какие-то белые хламиды, — сзади. Шли молча. После всего, что Ирина сказала ему там, в шестом спецблоке, новые слова были бы лишними. Странно: прежде, истязая себя мыслями о том, что Ирина может ему изменять, он от одних только самомучительских мыслей этих ощущал себя так, словно его заляпали нечистотами, теперь же, после увиденного в ангаре, он совершенно не чувствовал, что какая-либо грязь прилипла к нему. И к Галерникову этому не испытывал никакой неприязни. Им обоим, и Галерникову, и Ире, он сейчас желал только добра. В чем тут дело? Так возвышающе действовала столь истинная чужая любовь или в другом чем-то? Быть может, в ощущении той свободы, что он даровал Ире, а стало быть, и себе самому? Пока это было совершенно новое чувство, в котором он еще не успел освоиться.
Свобода! А дальше…
Дальше он покуда боялся заглянуть.
'Пи-пи-пи', — тихонько подавал сигналы Нинин поясок. Еремеев взглянул на часы. До того момента, когда свинорылый нажмет смертоносную кнопку, оставалось уже совсем немного времени.
— Скажите, Галерников, — обернулся он, — сегодня все благополучно закончится, на этот счет подсказывает вам что-нибудь ваш дар?
— Да, да, — с готовностью отозвался тот, — могу вам совершенно точно сказать — все выйдет в точности так, как вы задумали. И вообще… Простите, что я об этом говорю… Вообще в будущем у вас двоих все сложится так, как вы этого желаете…
— И чего же я, по-вашему, сейчас так страстно желаю?
— А вы сами прислушайтесь к своей душе.
Еремеев и вправду попытался прислушаться. И вдруг понял: именно этого, одного только этого он сейчас и желал! Он взглянул на Нину. Господи, неужели это когда-нибудь в самом деле возможно?!..
— Ну вот вы, я уверен, и услышали, — с едва заметной улыбкой взглянул на него Галерников.
— Да, да, Димочка! — воскликнула Ирина. — Наконец у тебя будет то, чего ты заслужил!
А Галерников добавил:
— И вы, Нина, советую вам, тоже прислушайтесь — очень многое узнаете о своем будущем.
Нина приостановилась на миг, замерла, потом обернулась и посмотрела на Галерникова с благодарностью.
— Вот видишь, — сказала Ирина. — И ты этого заслужила, девочка.
— Вы тоже, Ирина Олеговна… — проговорила Нина, — вы тоже заслужили свое счастье!
Ирина невесело улыбнулась:
— Да, девочка, да… Только, увы — пожалуй, мое счастье возможно только очень далеко отсюда.
— И где же, по-вашему?
— Вероятно, лишь на небесах, — ответила она все так же грустно.
— Но — почему?
— Потому что здесь его все равно не оставят в покое, — Ирина кивнула на Галерникова. — Здесь на него всегда будет идти охота. Покой возможен только там.
— А вы можете хотя бы в мечтах все-таки помечтать, представить себе этот покой здесь, на земле?
— Да вот я и мечтаю, мечтать-то, конечно, не воспрещается, — проговорила Ирина. — Мы вдвоем, и вокруг — никого-никогошеньки. И никому нет до нас никакого дела. Только горы, небо и мы…
— Так пожелайте этого как следует!
Ирина снова улыбнулась:
— По-твоему, желания материализуются?
— Иногда очень даже материализуются, если сильно пожелать! — с убежденностью сказала Нина. — Вот увидите! Причем у вас материализуются очень скоро!
Ирина сзади поцеловала ее в щеку.
— Спасибо, ты добрая девочка. Но то, чего я хочу, от одних только желаний…
Нина перебила ее:
— Стоп! Ну вот мы и пришли! Он самый, подземный четырнадцатый!
Еремеев тоже увидел начертанный копотью на стене замысловатый знак, судя по всему, тот самый, что в машине, напутствуя их, пытались описать Христофор с Викентием. Камни в этой части стены, как и обещалось, явно не были скреплены цементом.
— За работу, — сказала Нина.
Она подошла к стене, пошатала один камень и без труда вытащила его из кладки. Остальные последовали ее примеру. Через несколько минут в стене образовалось квадратное отверстие, из которого потянуло озонированным воздухом. Нина сказала:
— Ничего не поделаешь, придется — на четвереньках, — и первой исчезла в открывшейся дыре.
Отверстие было достаточно широким, чтобы даже Еремеев, самый крупный из них четверых, сумел в него пролезть. По мере того, как он полз, запах озона усиливался. Когда ползком преодолел метров десять, Нина, продвигавшаяся впереди него, предупредила:
— Осторожнее, не свались.
Она куда-то спрыгнула и помогла Еремееву выкарабкаться из проделанного ими туннеля, точнее извлекла его оттуда, без нее он бы наверняка сверзился вниз: отверстие находилось в метре от пола, а в туннеле он бы не смог развернуться, чтобы спустить ноги. Затем уже вместе они приняли Ирину и