— Пропусти петлю под мышками, — сверху посоветовала Нина.
Он последовал ее совету и повис в петле, как куль.
Снова трос дернулся кверху — еще кого-то, видимо, поднимая. И еще раз — поднимая последнего. Этим последним был Варенцов, ибо снизу донесся его голос:
— Давай, тяни!
Трос быстро заскользил вверх. Через несколько минут Еремеев ощутил запах свежего воздуха и увидел звезды над головой. Еще минута — и его ослепило светом каких-то фар. Он очутился на поверхности, и Нина, уже стоявшая на ногах, быстро помогла ему освободиться от петли, иначе его бы проволокло по мокрой траве. Затем они вдвоем помогли выбраться из подземелья и освободиться от петли Беспалову. Последним без чьей-либо помощи лихо выпрыгнул на поверхность Варенцов.
Свыкнувшись со светом фар, Еремеев огляделся. Неподалеку работала электролебедка, выбирая из- под земли трос, а около нее высился какой-то странный субъект с голым, как бильярдный шар, черепом, выряженный даже, пожалуй, еще более нелепо, чем Гоня. На нем были зеленые пижамные штаны и явно подобранный на помойке мятый, некогда малиновый пиджак с позолоченными пуговицами, надетый поверх бельевой фуфайки. Наряд его довершался не то шарфом, не то полотенцем, обмотанным вокруг шеи. На носу у субъекта сидели очки с самодельными дужками из алюминиевой проволоки. Позади него стоял допотопный черный автомобиль, у которого вместо выбитых боковых окон были вставлены листы фанеры, — этот-то автомобиль и светил фарами. На фоне 'мерседесов', 'линкольнов' и 'кадиллаков', стоявших поодаль, машина выглядела, как старая галоша с той же помойки, что и этот малиновый клифт. Подобные автомобили Еремеев видел только в детстве. Это был не то 'ЗИС', не то что-то еще более древнее.
— Кто там у нас, Панасёнков, что ли? — щурясь от света фар, сам себя спросил Варенцов и окликнул субъекта: — Велизарий, это ты?
— Своих не узнаёшь? — отозвался субъект, у которого фамилия сочеталась с именем не лучше, чем малиновый клифт с зелеными пижамными штанами.
Варенцов усмехнулся:
— Поди узнай тебя в таком прикиде! Знатный, гляжу, прикид.
— А чем тебе прикид плох? — обиженно спросил этот самый Велизарий. — Между прочим, это сами папы вчера подарили.
— Ну, ежели сами папы… — многозначительно произнес Варенцов. — Щедрые они у нас, как всегда, наши папочки, я смотрю.
— Порассуждай, порассуждай про папочек… — буркнул субъект. — Были уже такие рассуждамшие, царствие им небесное…
Угроза была, видимо, далеко не пустячной — у Варенцова сразу же соскочила ухмылка с лица.
— Ну-ну, уже пошутить нельзя… — сказал он как можно более миролюбиво. — Ты же знаешь — я к папам завсегда с уважением.
Тот, что именовался Велизарием, не счел нужным отвечать, он молча уложил трос и лебедку в багажник своей галоши и уселся за руль.
Еремеев не успел задуматься о том, что же это за грозные папы такие — Варенцов уже распахнул заднюю дверцу машины и сказал:
— Прошу!
Он, Еремеев, подумал было, надо ли отправляться невесть куда с этими подозрительными личностями, однако Нина решительно влезла на заднее сидение. Ему ничего не оставалось, как усесться рядом с ней. Гоня Беспалов так же безропотно влез в машину следом за ним и захлопнул дверцу. Варенцов уселся спереди, рядом с зелено-малиновым Велизарием Панасёнковым, и машина тут же тронулась с места.
Каким-то образом им удалось беспрепятственно миновать блок-пост, и они выехали на шоссе. 'Куда? Теперь-то куда?' — думал Еремеев. Не было никакой робости перед новой распахнувшейся перед ним неизвестностью, а было ощущение, что просто он, продолжая спать, переносится из одного сна в другой.
XI
Высочайшая аудиенция. Выкуп
Смирись!
Всесильны законы подземного мира!
Фанера, заменявшая боковые стекла, не давала увидеть ничего по сторонам, но Еремеев и без того ощущал, что эта галоша с ходу набрала скорость, совершенно в ней не предугадываемую.
— Ну ты даешь! Сто тридцать! — словно в подтверждение его мыслям, изумился Варенцов. — Не развалится твой драндулет?
— Ты машину не обижай, — отозвался очкастый Велизарий. — Классная, между прочим, машинка! На ней еще прошлые папы ездили, а прежде них — Лаврентий Палыч самолично. Ну потом, правда, всю начинку-то обновили. Ты на видимость не смотри. Это вроде как с моим клифтом: на вид вроде тряпье, а внутри… Мне ж его папы с довесочком подарили. Гляди… — Он достал из внутреннего кармана что-то увесистое, завернутое в промасленную газету, пахнущую помойкой, и протянул Варенцову.
Тот развернул газету и тихо присвистнул:
— Ого!
В свете встречных фар Еремеев увидел, что в руках у него массивная табакерка — судя по блеску, явно золотая, к тому же украшенная разноцветными камнями. Варенцов прочел выгравированную на крышке надпись:
— 'Светлейшему князю Потемкину от Екатерины'. Ни фига себе!
— А ты думал! Папы плохое дарить не станут, что б ты там ни говорил.
— А я — чё? — стушевался Варенцов. — Я ничё и не говорю. Вещица-то офигительная! Папы знают, что дарить. Это тебе, верно, вроде как от них орден. Заслужил, стало быть.
Теперь в его голосе явно звучали заискивающие нотки. Но зелено-малиновый остался глух к лести, он убрал табакерку обратно в карман и сказал нравоучительно:
— Это я все — к чему: к тому, что на наружность не смотри, смотри на внутренность. Вот и машина эта: с наружности вроде бы старье, а внутрь заглянуть — движок восемьсот сил, по спецзаказу делали на военном заводе, и вся начинка ручной работы, никакой 'Ролс-ройс' в сравнение. Вон, вишь, 'мерс' катит. А мы его щас — как стоячего! Гляди!
Он прибавил газу. Фанера задрожала от бьющего по ней рваного ветра.
— Ну ни фига!.. — восхитился Варенцов.
— То-то же, — проговорил Велизарий. — Чтобы у пап — да какое-нибудь фуфло!
— А я чё? Я ничё…
Так, за разговорами, въехали в ночную Москву. Галоша от Лаврентий Палыча все так же стремительно пронеслась по шоссе и затем, сбавив скорость, свернула на Садовое кольцо.
— Куда это ты? — спросил Варенцов.
— Да к Диспетчеру подскочить, — объяснил Велизарий, — справиться — может, надо чего прихватить для пап.
Через лобовое стекло Еремеев увидел, что они подъезжают к Парку культуры. У входа в закрытое по ночной поре метро высился, как столб, длинный, тощий детина в черных очках (очевидно, слепой) и с какой-то фанерной табличкой на груди.
Машина притормозила у тротуара, этот длинный уверенно подошел и наклонился к кабине. Еремеев
