Возница этого старого транспортного средства, собственности «Техасской Экспресс», модели с крытым матерчатым верхом, созданной для скоростной езды по дикому краю, был твердого мнения, что ум мексиканца настолько разветвлен, что в итоге оказывается совсем прост. Он столь замысловато петляет в своих латинских построениях, стремясь выглядеть мудренее, что обычно возвращается к исходному пункту.

Возница рассчитывал именно на эту его особенность.

Он рассчитывал, что когда пущенный в Эль-Пасо слух достигнет полковника Фульгенсио Ортеги, он скажет себе: «Ага! Эта безмозглая дилижансная компания американо полагает, что если она объявит, будто Эль Индио переправляют у нижнего брода, то я сразу решу, будто на самом деле они станут переправляться у нового, верхнего брода — и значит, я стану ждать их у нового, верхнего брода — а они тем временем беспрепятственно переправятся внизу. Что за дураки! Естественно, я стану следить за обеими переправами, и они прекрасно это понимают. Весь их расчет построен на том, чтобы лично я отсутствовал у нижнего брода. Они думают, что если прорываться сквозь мой заслон в мое отсутствие — это окажется куда более легким предприятием. Ну что же! Ай, Чихуахуа! Пусть идут. Пусть идут! Пусть поглядят, кто будет ждать их позорный дилижанс с его таинственным пассажиром у старого нижнего брода! Ха! К чему тягаться умом с Палачом из Камарго? Идиоты!»

Конечно, рассуждай полковник Ортега иначе, возница дилижанса жестоко просчитался бы, ибо весь его план был рассчитан именно на встречу с Палачом.

Возница, высушенный ветром, жилистый малый, потуже перехватил вожжи упряжки. Он поговорил с пристяжными и с коренниками, концом своего пятнадцатифутового возничьего кнута пощекотал уши одним, а ляжки — другим.

— Эгей, родимые, — крикнул он лошадям. — Так, так! — Склонившись над каретой, он обратился к закутанному, смуглолицему пассажиру, единственному пассажиру тряского дилижанса. — Хорошо ли вам, сеньор? — Говорил он по-испански, но изнутри не последовало никакого ответа.

«Какой храбрый малый, — подумал возница. — Подобных не так-то много встретишь в землях, лежащих южнее Рио, — да и в любых землях…»

— Ты очень мал, — говорил тем временем низкорослый, мрачноватый на вид человек. — Как же получается, что ты так храбр?

— Прошу вас, Пресиденте. Умоляю — не говорите сейчас больше ничего. Мы приближаемся к особенно опасному месту, — говорил Чамако с робкой застенчивостью.

— Я не боюсь, малыш. — Эль Индио похлопал его по плечу. — Разве у меня нет доброго индейского следопыта?

— Пресиденте, прошу, ни слова больше. Вы не знаете полковника Ортеги.

— Я имел дело с ему подобными. Я хорошо его знаю. Они все похожи друг на друга — трусы, шакалы. Не бойся, малыш. Как, ты сказал, тебя зовут?

Чамако назвал себя, и маленький человек кивнул.

— Доброе индейское имя: оно означает именно то, что говорит. Сколько еще до переправы, малыш?

Они пробирались по проходу, проделанному в пустом прибрежном кустарнике, через ивняк и тростники. То была местность, излюбленная ночными тварями. Никто, кроме малорослых мужчин да мальчиков, не стал бы пробираться здесь вовсе — да и то уж очень маленьких мужчин и мальчиков. Если б рейнджеры попытались узнать, отчего апачи, набегавшие из Чихуахуа, исчезали здесь у них на глазах, на американском берегу Рио — так все дело было в том, что рейнджеры отыскивали лазейку в кустарнике, пригодную для обычного смертного, а не для индейца из Чихуахуа.

Но Чамако Диас был не просто маленьким индейцем — он был патриотом.

— Пресиденте, — умолял он сейчас, — тише. Пожалуйста, экселенсе. Мы уже к ней подходим.

Маленький человек в черном костюме улыбнулся.

— Ты смеешь обращаться ко мне в столь краткой форме? — сказал он. — Ты, индейский мальчик? Голоштанный оборвыш с пограничья? Прибрежная крыса речной поймы? Ай!

— Пресиденте, — отвечал мальчик. — Я попрошу вас еще только раз. Я знаю, что вы не боитесь Палача. Я знаю, что я — всего лишь бедняк, ничтожество. Но вы в сердце моем живете рядом с Господом Иисусом. Я умер бы ради вас, Пресиденте, так же, как за Него, и даже скорее. Но я поклялся переправить вас через реку к месту встречи. Я поклялся доставить вас в Толтепек сегодня к полуночи. А значит — зачем нам умирать, когда вам следует жить во имя народа нашей страдающей Родины? Я веду вас в Толтепек, Пресиденте. И если вы будете продолжать говорить вслух — я умру, даром, и Мехико никогда не получит денег, что вы несете. Но хуже всего, что не будет вас, Пресиденте. Я не смогу этого вынести. В вас — наша общая жизнь.

Они остановились. В луче лунного света, пробивавшемся сквозь арочные ветви над ними, Эль Индио увидел, как по смуглым щекам Чамако Диаса катятся слезы. Он быстро нагнулся и пальцами вытер их.

— Индейцы не плачут, — строго сказал он мальчику. — Веди дальше. Я буду молчать.

Чамако с трудом сглотнул. Быстро поднес руку к предательским глазам. Голос его задрожал от уязвленной гордости.

— То была ветка, Пресиденте. Мелкие ветки пружинят и хлещут по лицу. Вы знаете, как это бывает.

Эль Индио снова кивнул.

— Конечно, малыш. Я бывал в кустарниках много раз. Идем вперед. Я болтал, как старуха, слишком долго. Мы ведь оба индейцы, не так ли? Вамонос!10

Прямой, как ружейный ствол, Чамако Диас на миг застыл перед ним. Потом, нырнув снова в заросли, он двинулся вперед. Эль Индио проследил за ним взглядом. Перед тем, как нагнуться, чтобы последовать за мальчиком, он поднял голову, взглянув на луну. Лучи ее пали на его смуглое лицо. Они заблестели на чем- то, более, влажном и подвижном, чем его кофейного цвета лицо. Но ведь известно, что в лунном свете все кажется неверным, и потому лунный луч не вызывает доверия. Разве сам он не сказал только что — «индейцы не плачут»?

Дилижанс «Техасской Экспресс»с брызгами пересек старую переправу апачей и остановился перед пылающим костром и завалом из бревен, перегородившим тракт на Толтепек.

— Не паса? — окликнул сверху высокий возница начальника охраны. — В чем дело? Почему меня задерживают?

— Де нада — ни в чем, — осклабился лейтенант Чиво. — Мелочь, всего на пять минут. У вас найдется пять минут? Си! Муй биен!11

— Coronel!12 — позвал он офицера, на корточках пившего кофе у костра. — Дилижанс на Толтепек прибыл по расписанию!

Полковник отставил свою жестяную кружку и взял в руку длинную плеть. Развернув ее, он встал и подошел к баррикаде. Мгновение он стоял, глядя на возницу. Через минуту он удовлетворенно кивнул.

— Попрошу вас спуститься, — сказал он дружелюбным тоном.

— Виноват, я не могу этого сделать, — ответил возница. — Инструкции компании, полковник. Вы должны понять.

— Конечно, — отвечал беззаботно предводитель герильясов, — Без правил ничего не делается. Я сам большой сторонник дисциплины. Ах, я не представился! Полковник Фульгенсио Ортега из Камарго. А теперь не угодно ли будет спуститься?

— Тот самый полковник Ортега? — проговорил американский возница, явно потрясенный. — Хефе, это великая честь! А там — ваши прославленные руралес? — Он указал рукоятью собственного кнута на мрачную толпу, подтягивавшуюся теперь позади полковника и его лейтенанта. — Ну и ну, что за знатное войско! Настоящие бойцы, сразу видать. Но отчего бы и нет? На страже справедливости все сражаются доблестно, а, полковник?

Ортега пропустил комплимент мимо ушей.

— Ты слышал, что сказано? — спросил он. — Тебе следует спуститься. Не думаю, чтоб я виделся прежде с твоим пассажиром и, следовательно, вам следует представить меня ему. Мои люди пока позаботятся о твоих конях.

«Люди уже заботятся о моих конях», — подумал наблюдательный возница. Кроме того, от него не