был переполнен людьми и в нем не гулко, а мягко, торжественно звучал голос произносившего надгробную речь епископа.

            «Сей благоверный князь был с детства боголюбив, одеял бедных и убогих, воздерживался от пития и похоти…»

            Мономах глубоко вдохнул, чувствуя, как мешает ему дышать засевший в горле комок.

            За несколько месяцев до смерти отца он уже знал, что тот не жилец на земле, и даже после того, как Всеволод Ярославич умер у него на руках, он долго еще не мог поверить в то, что его нет…

            Рядом в момент похорон стояли самые близкие ему люди: жена Гита, дети, Ратибор, Ставка…

Гита плакала. Ратибор. как всегда, сурово молчал. А Ставка… Ставка наверняка изо всех сил сдерживал себя, чтобы даже тут не продолжать уговаривать Мономаха удержать власть отца, не уступая ее Святополку.

А как было не уступать? Святополк, хоть всего на несколько лет родился раньше Мономаха, но все же был старшим в роду. Оставить за собой стол отца, значило нарушить Закон, преступить завет Ярослава, - покосился Мономах на мраморное надгробие своего великого деда. И в его памяти возникли иные слова, звучавшие в этом Соборе:

            «Он был отличаем отцом своим князем Ярославом, возлюбившим его более прочих детей и повелевшим положить сына рядом с собою…»

            Нет, сделать так, как предлагали тогда многие – означало восстановить против себя без малого всех братьев. И, самое страшное, подняли бы головы князья-изгои, оставшиеся без столов. Эти готовы на любое зло, чтобы всеми правдами и неправдами ухватить хоть частицу власти.

            И тогда превратилась бы вся Русь в сплошную Нежатину Ниву.

            А так – после нескольких лет споров и войн, на Руси, пусть хрупкий, но мир и единство. Самое время собрать ее в единый кулак, и…

            Слезы на глазах Мономаха мгновенно высохли. Радужный клубок снова распался на горящие свечи. И он увидел стоявшую неподалеку сестру. Ту самую монашенку, с которой разговаривал Ставр.

            - Янка? – обрадовано окликнул он и тут же поправился, вспомнив о ее монашеском чине: - Прости, Анна!..

            Сестра подошла и степенно поклонилась брату.

Как князю.

            Тот, помня, какой непоседой была она в детстве, только подивился и сделал низкий поклон.

Как невесте Христовой.

            - Сообщили, что должен приехать? – не зная, как и обнять-то ее теперь, смущенно шепнул Мономах.

            - Да нет, сердцем почуяла! – тихо отозвалась Анна.

            - Что сразу не подошла? – упрекнул ее князь.

            - Не хотела тебе мешать!

            - Да чем же ты можешь мне помешать, глупая?

            - Как это чем? - не поняла Анна. - С батюшкой поговорить, и вдоволь наплакаться.

Мономах с грустью улыбнулся и сказал:

            - А я как раз вспоминал тебя сегодня. Ту ночь, когда мы из Переяславля в Киев от половцев мчались. И как ты молилась. Почти всю дорогу в санях на коленях стояла! Бог, наверное, только по твоим молитвам и спас нас тогда!

            - Надо же, - покачала головой Анна. – А я и не помню совсем…

            - Ты вот что… ты помолись сегодня так, как тогда! – с жаром попросил Мономах. - То было самое их начало, а теперь нужно, чтобы наступил их самый конец!–– Очень прошу… Понимаешь? Надо!