– Спасибо. – Пулеметчик торопливо затянулся и приник к своему «максиму». – Дядь Сережа, а тебе не страшно?

– Страшно, – согласился снайпер. – Но я ж привыкший, еще пограничником службу начинал, а потом в Испании пришлось поработать… – Снайпер осекся, поняв, что сболтнул лишку. То-то – перед боем нервишки шалят…

Рядом их командир, молодой лейтенантик, отнял от глаз бинокль и взялся за ППШ.

– Товарищи, приготовиться! Подпускаем гадов как можно ближе! Огонь по моей команде.

Справа и слева от него в окопах бойцы защелкали затворами своих винтовок и автоматов.

На этот раз немцы начали стрелять сразу, пытаясь создать заградительный огонь. Фонтанчики пулевых попаданий плясали на брустверах. Но снайпер, казалось, не замечал их. Все его внимание сейчас сконцентрировалось на пулеметчике во вражеском бронетранспортере, поливавшем пространство перед собой веером трассирующих очередей.

– Ну давай, сучонок, подойди поближе… Дядя Сережа сейчас тебя так приголубит… – шептал снайпер.

А вокруг уже вздымались дымно-огненные фонтаны – немецкие танки открыли беглый огонь по окопам. Пыль и дым заволокли небо, в воздухе визжали осколки.

– Товарищи! По фашистской гадине!.. – Близкий взрыв прервал молодого лейтенанта на полуслове. Из его рта вдруг выплеснулась кровь, а гимнастерку испятнало красным. Но он все-таки выдохнул-выкрикнул самое главное в своей короткой жизни слово, самый главный приказ: – Огонь!!!

И в тот же самый момент снайпер дядя Сережа плавно нажал на спусковой крючок. «Мосинка», или, как ее называл снайпер, «Моська», отозвалась гулким хлопком выстрела. Стрелок за щитком пулемета на гробообразном бронетранспортере обмяк, а ствол MG-34 ^[8] задрался вверх. Следующая пуля снайпера досталась офицеру-пехотинцу, бегущему с пистолетом в руке. Третий выстрел – и замертво падает пулеметчик.

А рядом со снайпером залился трескучим смертоносным голосом «максим».

И по всей линии траншей прокатились вспышки ружейно-пулеметного огня, выкашивая наступающие цепи гитлеровской пехоты. Кто-то со злостью высаживал объемистый диск ППШ, кто-то расчетливо, как старшина дядя Сережа, бил одиночными, но слитный огонь уцелевших красноармейцев достигал цели. Немецкие мотопехотинцы залегли.

Танки с черными крестами на башнях снова рявкнули в сторону окопов, изрыгнув из своих орудий осколочно-фугасную смерть. Теперь они били по окопам практически в упор. После орудийного залпа в дело вступили башенные и курсовые пулеметы «Панцеров». Стало совсем плохо.

Приумолк перегревшийся «максим», но вихрастый пулеметчик нашел себе другое занятие. Из ниши в стенке окопа он достал бутылку с зажигательной смесью и залихватски подмигнул старшине: пойду поквитаюсь с гитлеровской гадиной. Старый снайпер только вздохнул – парень отправлялся на верную смерть, но по-озорному улыбался.

Сколько уже таких вот парнишек полегло по полям и перелескам от Балтийского моря до Черного и скольким еще предстоит лечь, сделав шаг к общей Победе, к той, что одна на всех? И за ценой тут стоять не приходилось.

А между тем пулеметчик змеей полз по полю, умело прячась от взоров немецкой пехоты. Насчет танкистов он был спокоен: сидя в железной коробке, сквозь узкие смотровые щели и триплексы мало что разглядишь на поле боя. Особенно у себя под гусеницами. Вихрастый пулеметчик вообще был абсолютно спокоен, сейчас он сосредоточился только на том, как подбить немецкий танк. Никаких эмоций – только действия. Даже страшно на секунду стало: нашпигуют тебя свинцовым горохом, так и помрешь, не испугавшись.

Пулеметная очередь прошла рядом с вжавшимся в землю солдатом, по пути искромсав чей-то труп. Кровавые брызги залили гимнастерку. Но пулеметчик даже и не пошевелился. Грохочущий гусеницами бронированный монстр надвигался прямо на него. И неважно, что это был «всего лишь» легкий танк Pz-II, для вжавшегося в землю человека он представлялся стальным бездушным исполином, сеющим смерть. Да, в сущности, так оно и было.

Но отвратительный, оглушающий грохот траков и рев мотора наталкивались на абсолютную тишину в сознании молодого русского солдата. Мгновения растянулись в вечность, все происходило словно в замедленной киносъемке.

Вот гусеница стелется в паре метров сбоку от распластанного тела, уже полузасыпанного близкими разрывами. Вслед за танком медленно передвигают ногами пехотинцы в черных шлемах и грязно-зеленой униформе с закатанными, как у мясников, рукавами. Ближний к лежащему русскому солдату немец как раз меняет длинный прямой магазин в своем пистолете-пулемете.

Повинуясь внезапному импульсу, вихрастый пулеметчик вскакивает и чиркает химическим запалом. Медленно разгорается бело-фиолетовый язычок пламени, а бутылка уже плавно взмывает в воздух и падает прямо на корму немецкого танка. Звон бьющегося стекла неожиданно четко проступает в общей какофонии боя. Потом хлопок – и вот уже ревущее пламя заливает моторные жалюзи, жадно лезет внутрь.

Немецкий автоматчик ошарашенно смотрит на вдруг ожившего русского. Магазин уже вставлен в гнездо, и затвор с лязгом возвращается на свое место. Дульный срез пистолета-пулемета MP-40 глядит прямо на русского солдата черным провалом смерти…

Но в следующий момент немец вдруг вскидывает неловко руки и валится на землю. Автомат выпадает из его мертвых рук. В левой глазнице немецкого мотострелка – кровавое входное отверстие пули. «Дядя Сережа!» – мелькнула мысль. А тело уже само рванулось вперед, разворачивая перед собой, как щит, уже мертвое тело немецкого солдата. Руки машинально подхватили падающий пистолет-пулемет. И вовремя – в мертвый «щит» стали впиваться пули, разрывая плоть в кровавые клочья. Вихрастый пулеметчик успел мигом отпрыгнуть за гусеницу подбитого танка и дал в ответ очередь из немецкого автомата. Из башенного люка вывалился пока еще живым факелом немецкий танкист и умер уже под пулями своих товарищей- пехотинцев. А везучий пулеметчик пополз к своему окопу.

– А ты справный хлопец! – похвалил его, прищурившись, снайпер.

– Ага, вот – автоматом трофейным разжился!

– Что, отходят гады?..

– Так им и надо.

Прямо на бруствере полыхнул взрыв, отшвырнувший снайпера и везучего пулеметчика на дно окопа. В воздухе вжикнули осколки.

– Где я?.. – В горле пересохло и дерет, словно наждаком. В голове гул, а глаза ничего не видят.

– Он очнулся… Сестричка! Тут летчик в себя пришел.

– Не кричите так, товарищ старший лейтенант. Вы режим нарушаете.

Его лица коснулись нежные тонкие пальцы, провели по изрядно отросшей щетине на лице. Другие пальцы, хваткие и сильные, обхватили запястье, считая пульс.

– Вы меня слышите? Кивните.

Старший лейтенант Александр Волин неуверенно качнул головой и повторил свой вопрос.

– Вы в госпитале, товарищ старший лейтенант. В самолете вы очень сильно обгорели и чудом спаслись на парашюте. Вас доставили к нам в очень тяжелом состоянии.

– Доктор… – Голос Александра Волина дрогнул. – Что с глазами? Я летать буду?

– Ну, посмотрим… Посмотрим, во всяком случае, серьезных трофических повреждений мы не выявили… Вы, голубчик, поправляйтесь.

Повязку с глаз сняли через неделю. Врач оказался пожилым, «профессорской наружности», полковником медицинской службы с карими глазами за толстыми стеклами очков в роговой оправе, а медсестричка – милой молодой особой с лукавой улыбкой и спокойным, чуть жалеющим взглядом голубых глаз.