На пути стояла Ново-Дмитріевская станица.

Надо было сломить эту преграду.

И вождь, не щадившій своихъ силъ и здоровья, оплакивая въ сердцѣ своемъ каждую пролитую каплю крови своихъ бойцовъ, принималъ страшныя рѣшенія, требовалъ отъ себя и своей арміи сверхчеловѣческихъ трудовъ и подвиговъ.

Въ короткое время добровольческія колонны обратились въ вереницы бѣлыхъ, медленно двигающихся страшилищъ.

Заледенѣвшая одежда, словно панцыремъ, сковывала тѣло, мѣшала движеніямъ, но и отъ холода не защищала.

Винтовки падали изъ окоченѣвшихъ рукъ, онѣмѣвшія ноги отказывались служить.

Прошло нѣсколько часовъ непосильной борьбы людей съ суровыми стихіями.

Люди дошли до изнеможенія. Каждому не хотѣлось уже дальше двигаться, не хотѣлось ни о чемъ думать, всѣхъ тянуло лечь на землю и заснуть мертвымъ сномъ.

Командиры останавливали свои части и давали своимъ подчиненнымъ вольно.

И добровольцы, не разбирая чиновъ и положеній, схватывались другъ съ другомъ, боролись, кувыркались, катались по землѣ, дубасили одинъ другого прикладами и кулаками.

Отъ одежды во всѣ стороны летѣли ледяные осколки.

Поднимался шумъ, крикъ и смѣхъ.

А вьюга курила и бушевала.

Согрѣвшись, добровольцы строились въ колонны и продолжали свой путь.

Но пройдя версту, много — двѣ, они снова останавливались и снова начинали согрѣваться по прежнему способу.

Во второй половинѣ дня добровольцы подошли къ станицѣ Ново-Дмитріевской.

Тутъ имъ преградила путь вспучившаяся рѣка.

Кубанская армія, въ боевую задачу которой входило подойти къ Ново-Дмитріевской другой дорогой, со стороны станицы Григорьевской и поддержать добровольцевъ въ ихъ наступленіи, не выполнила своего назначенія и вернулась съ пути къ обозамъ, въ теплыя хаты станицы Калужской.

Этимъ обстоятельствомъ добровольцы были поставлены въ отчаянное положеніе.

Большевики, находившiеся въ теплѣ и сухѣ, не испытывали рѣшительно никакихъ невзгодъ и не ожидали въ такую адскую погоду нападенія.

Однако ихъ артиллерія, расположенная на крутомъ берегу рѣки со стороны станицы, тотчасъ же загрохотала.

Добровольческія пушки застряли въ пути и были брошены.

Подъ огнемъ непріятеля добровольцы кинулись искать переправу.

Одни пѣхотинцы перешли рѣку въ бродъ, другихъ, такъ какъ они сами въ обмерзлой одеждѣ не могли повернуться, подсаживали на крупы лошадей кавалеріи. И всѣ бросались въ ледяную воду.

Добровольцы предпочитали смерть въ бою гибели отъ холода.

Очутившись на той сторонѣ, они сразу перешли въ штыковую атаку.

— Только одни наши баричи могутъ драться въ такую сатанинскую погоду! — обронилъ крылатую фразу генералъ Марковъ, лично руководившій боемъ въ рядахъ своихъ офицер-скихъ полковъ.

Въ то время, какъ на окраинахъ станицы шелъ жестокій бой и озвѣрѣвшіе добровольцы лоскомъ клали красныхъ, беря хату за хатой, улицу за улицей, въ серединѣ за бѣшенымъ завываніемъ бури большевики и не подозрѣвали о нашествіи страшныхъ «кадетовъ».

Ихъ захватывали врасплохъ.

Наконецъ-то измученные, голодные, полузамерзшіе люди дорвались до тепла.

Юрочка со своими друзьями-партизанами, перенеся всѣ ужасы этого дня, уже передъ вечеромъ, когда большевики были окончательно выбиты изъ станицы, еле живой дотянулся до отведенной для ихъ отдѣленія хаты, едва имѣлъ силы сбросить свою мокрую, промерзлую одежду и хлюпающую обувь и, повалившись на голый полъ, заснулъ, какъ убитый. Онъ былъ обмороженъ и разбитъ.

Ему было безразлично, останется ли онъ живъ или заснетъ навѣки.

Ему хотѣлось только сна и покоя, а тамъ что будетъ.

Его примѣру послѣдовали и всѣ его не менѣе измученные товарищи.

Сутокъ двое продолжалось блаженство покоя. Нигдѣ не протрещалъ ни одинъ выстрѣлъ.

Добровольцы успѣли оправиться, отогрѣться и обсушить свои лохмотья.

Большевики собрались съ силами и внезапно въ полночь напали на станицу.

На улицахъ закипѣлъ кровопролитный бой, продолжавшійся до половины слѣдующаго дня.

Большевикамъ данъ былъ жестокій отпоръ.

Послѣ этого большевистская артиллерія цѣлые дни рѣдкимъ огнемъ обстрѣливала станицу съ дальнихъ разстояній.

На разрывавшіеся на улицахъ и въ дворахъ снаряды никто не обращалъ вниманія.

Такими пустяками нельзя было удивить добровольцевъ.

Между тѣмъ страшный степной буранъ улегся ночью того же дня, когда взята была станица Ново-Дмитріевская, но еще сутокъ трое снѣгъ, ни на минуту не переставая, ровно и прямо въ безвѣтренномъ воздухѣ валилъ на землю крупными, пушистыми хлопьями.

Въ степныхъ буеракахъ и балкахъ нанесло сугробы выше роста человѣка.

Потомъ расчистилось небо, съ голубой лазури засверкало жгучее весеннее солнце и вся степь, точно необъятный столъ, накрытый гигантской скатерью, бѣлѣла и искрилась мирі-адами граненыхъ алмазовъ.

Глазамъ было больно смотрѣть на излучающую снѣжную необозримую равнину.

Но это видѣніе продолжалось недолго.

Подъ дѣйствіемъ горячихъ лучей снѣгъ быстро посинѣлъ и осѣлъ; поверхность его затянулась тонкой коркой, по которой плавала вода; внизу по землѣ потекли безчисленные говорливые ручейки, съ крышъ и деревьевъ падала звонкая капель.

Воздухъ наполнился тихимъ, привѣтливымъ шумкомъ, точно въ природѣ шелъ таинственный дружескій шопотъ невѣдомыхъ существъ.

Потомъ кое-гдѣ небольшими пятнами зачернѣли прогалины. Съ каждымъ часомъ ихъ становилось больше числомъ; онѣ расширялись и точно расли и расползались во всѣ стороны.

Въ станицѣ по улицамъ уже нельзя было пройти и проѣхать: вязли въ снѣгу и грязи лошади, застрявали телѣги, пѣшеходы пробирались глубокими, черными тропочками вдоль стѣнъ и заборовъ.

Только дней шесть спустя по непролазной грязи, по залитымъ водою низинамъ, по лѣсистымъ буеракамъ и балкамъ, черезъ разлившіяся рѣчушки добровольческій обозъ съ великими затрудненіями былъ переведенъ изъ Калужской въ станицу Ново-Дмитріевскую.

Но время было дорого. И, несмотря на полное бездорожье, надо было, во что бы то ни стало, двигаться впередъ.

На пути къ Екатеринодару стояла Георгіе-Афипская станица, на флангахъ и въ тылу въ станицѣ Григорьевской и въ хуторѣ Сибирскомъ скопились большія силы большевиковъ.

Чтобы двигаться впередъ, необходимо было выбить непріятеля изъ всѣхъ этихъ мѣстъ.

И снова походы, и снова жестокіе бои.