— Нет, тебе это не грозит. Обручение не свадьба. У меня много знакомых, которые женились без всяких там обручений. Пережитки, — мудро заключил он.

— Юцка никогда не простила бы мне этого, а ее родители — тем более.

— Тогда прими мои соболезнования.

— Все будет в порядке, — заверил я его. — Ребята меня не подведут.

Двумя часами позже мы выслушали план занятий на неделю, зачитанный надпоручиком Матрасом. Все мероприятия планировались исходя из предстоящих учений.

— Вопросы? — окинул он взглядом присутствовавших, закончив чтение.

Я поднял руку.

Командир батальона посмотрел на меня, не скрывая удивления. Я никогда не относился к числу тех, кто постоянно о чем-нибудь спрашивает.

Впрочем, и теперь я не изменил своему правилу: не стал ни о чем спрашивать и лишь попросил разрешения обручиться с невестой в следующую субботу.

— Учения требуют детальной подготовки, — попытался отговорить меня надпоручик.

Я упрямо стоял на своем.

Сразу после разговора с командиром батальона я собрал ротное бюро ССМ. Вначале обрадовал членов бюро сообщением, что предстоящая неделя обещает быть далеко не самой легкой в их армейской жизни: подготовка к дивизионным учениям достигла своего апогея. Все восприняли это как должное. Не новость, мол. А Метелка даже обязался подготовить план работы уже к завтрашнему дню.

— Все должно быть расписано по часам, — предупредил я, потому что всеобщее спокойствие начало выводить меня из равновесия.

— Будем работать в субботу и воскресенье, — пообещал Гисек, только что получивший на ближайший выходной увольнение в город.

Ничего не оставалось делать, пришлось выкладывать все, что касалось обручения. Я сказал им, что в субботу и воскресенье меня не будет. Но даже это не произвело особого впечатления.

— Все пройдет нормально и без вас, — попытался успокоить меня Метелка.

Остальные члены бюро с ним согласились. Однако с их поразительным спокойствием я покончил довольно быстро, объявив о решении командования выставить на учения от нашей роты всего семь машин. В канцелярии словно бомба взорвалась. Мне стоило большого труда утихомирить своих активистов, превратить спор в спокойную дискуссию. Но так продолжалось недолго. Вскоре опять вспыхнули споры по поводу, какие экипажи будут участвовать в учениях, а какие нет. Так было до тех пор, пока я не напомнил им, что мы — в армии, а командир существует для того, чтобы командовать.

— Кто останется дома, а кто примет участие в учениях, решать буду я, — прекратил я всякие разговоры тоном, не допускавшим возражений. Мое заявление отнюдь не привело присутствующих в восторг, но страсти улеглись.

Неделя действительно была не из легких. Почти ежедневно несколько часов мы изучали действия роты в наступлении и обороне по боевому уставу, проигрывая все допустимые и недопустимые ситуации как за столом, так и на танкодроме. Много времени посвящали технике.

В пятницу после ужина, возглавляемые четаржем Метелкой, ко мне пришли командиры взводов, чтобы уточнить распорядок следующего дня.

Я был искренне удивлен, не очень понимая, зачем это нужно.

— Не хотим завтра потерять ни минуты, — дружно заявили они. — Если все успеет сделать, то вечером сможем посмотреть хоккей.

Я согласился, подтвердив, что если мы действительно будем поторапливаться, то все запланированное на день успеем сделать до хоккея.

— Вы хотели сказать — «будете поторапливаться», — подозрительно глядя на меня, произнес Метелка, намеренно делая акцент на эти последние два слова. — Вас ведь завтра не будет! Вы же уезжаете на обручение!

— Не знаю, кому что по душе, но я обручаюсь вечером, — пришлось мне уточнить. — В девятнадцать ноль-ноль. Так что не вижу никаких причин для отсутствия в первой половине дня.

Сразу стало ясно, что никто из них не собирается соглашаться со мной.

— К такому событию нужно подготовиться… Морально… — высказал свое мнение командир второго взвода.

Я заявил, что к обручению с Юцкой готов давно. И морально тоже. И что это — мое личное дело.

После этого Метелка за всех попросил разрешения идти…

— Отличные парни, — с восторгом заметил поручик Влчек, когда я рассказал ему об этом разговоре. Он всегда придерживался теории, что человек — это смесь различных положительных качеств. Потом Влчек на всякий случай уточнил, действительно ли я все успею, если воспользуюсь вечерним поездом. Но после того как я ознакомил его с распорядком дня, он успокоился.

— По возвращении тебе придется в деталях описать мне этот процесс… ну, обручения, — добавил он.

Видимо, мне не удалось скрыть удивления, и он пояснил:

— Скоро мне предстоит то же самое.

Я искренне поздравил его.

Первая половина субботнего дня ничем, на первый взгляд, не отличалась от привычных будней. И все-таки что-то было не таким, как обычно. Солдаты были гораздо больше обычного вежливы по отношению друг к другу, переругивались крайне редко, а я все чаще ловил на себе их взгляды.

Это мне порядком надоело, и я, не скрывая раздражения, объявил:

— Пятиминутный перерыв… Чтобы все получили возможность детально меня рассмотреть.

Малечек за всех ответил, что это им ни к чему: чтобы рассмотреть, как выглядит человек, готовящийся к обручению, не стоит устраивать перерыв. Оказывается, гораздо больше я интересовал его как жених.

Не успел я достойно ответить Малечеку, как прибежал посыльный и сообщил, что майор Кноблох ожидает моего звонка. С того времени как нам удалось поговорить откровенно и кое-что выяснить, и особенно после Иткиного приезда, стала пропадать былая напряженность в наших Отношениях. Но как бы там ни было, новость порядком подпортила мне настроение.

— Сожалею, — услышал я в трубке голос майора, — но вам придется зайти. Возникла необходимость кое в чем разобраться. И советую поспешить, иначе опоздаете на поезд.

«Ну вот, уже и Кноблох знает, что я собираюсь обручиться», — в сердцах подумал я.

В кабинет майора я вошел, готовый к любым неприятностям. Свободника Гисека, растерянно прижимавшего к груди два аккуратно завернутых букета, я увидел лишь после того, как прикрыл за собой дверь.

— В города его остановил комендантский патруль, — сказал Кноблох, кивая в сторону Гисека.

— Я отправил его как члена бюро в городской комитет ССМ договариваться о переносе нескольких мероприятий на более поздний срок, — объяснил я начальнику штаба, испытывая несказанное облегчение. — Все это подробно записано в его увольнительной записке.

— Дело не в этом. Он непристойно вел себя в отношении патруля. — Майор подчеркнул слово «непристойно».

Я укоризненно посмотрел, на Гисека. Тот заметно покраснел:

— Разрешите, товарищ майор? Я предъявил им увольнительную записку и пояснил, куда и зачем ходил… Это на тот случай, если они чего не поймут… Но их заинтересовали букеты. Я сказал, что у меня две девушки и обе имели неосторожность родиться в один и тот же день. А потом, видя их удивленные лица, добавил, что это так и есть на самом деле и я отнюдь не собираюсь делать из них идиотов. В смысле — из патруля… Может быть, они обиделись? Вот только никак не пойму, из-за чего.

— Прямо святая невинность! — проронил майор Кноблох. — А между тем дело вовсе не шуточное. Мыслимо ли так разговаривать с патрулем?

— Куда вы направлялись с этими букетами? Кому вы их несли? — поинтересовался я с разрешения майора.

Гисек еще гуще покраснел, явно не зная, что отвечать. Видимо, мне он посчитал неуместным