l:href='#note_63' type='note'>[63] Наверняка кто-то этим воспользуется, и вряд ли это будет та девчонка.

Я вспомнил неведомый разум, наблюдавший за мной через око голема, пока это существо пыталось прикончить меня в музее. Если взглянуть надело беспристрастно, нетрудно представить себе подобную же тень, незримо наблюдающую за событиями в соборе. Была ли это та же самая тень? Мне казалось, что это более чем вероятно.

Пока я ждал, погруженный в подобные глубокомысленные рассуждения,[64] я не переставал машинально озирать планы, высматривая надвигающиеся неприятности. Это позволило мне вовремя заметить на седьмом плане бесформенное свечение, приближающееся сквозь лучи заката. Свечение порхало там и сям среди каминных труб, временами вспыхивая ярче, когда оказывалось в тени, временами теряясь в красноватом отблеске озаренной солнцем черепицы. На планах со второго по шестой виднелось все то же сияние — оно не имело никакой определённой формы. Ну да, это была чья-то аура — след чьей-то сущности, — но её материальный облик разглядеть было невозможно. Наконец я взглянул на первый план — и только теперь увидел обесцвеченную лучами заходящего солнца прыгающую с крыши на крышу человеческую фигуру.

Она перемахнула с конька на флюгер с уверенностью горного козла, покачалась на верхушке, потом поскакала дальше. Когда она приблизилась, до меня донеслись издаваемые ею пронзительные крики, похожие на крики возбужденного ребенка.

Моих соседей-бесов внезапно обуяло беспокойство. Они бросили ковырять свои ногти и чистить хвосты и принялись носиться по крыше взад-вперёд, пытаясь спрятаться друг за друга и втягивая животы, чтобы сделаться как можно незаметнее.

— Ой-ей-ей! — вопили они. — Ай-яй-яй!

Я заметил парочку своих товарищей-джиннов. Они летели следом за прыгающей фигурой, держась при этом на почтительном расстоянии. Я все никак не мог понять, отчего же они не нападают. Возможно, я скоро это узнаю. Фигура двигалась как раз в мою сторону.

Я встал, перекинул хвост через плечо, чтобы выглядеть поаккуратнее, и стал ждать. Другие два беса шныряли вокруг, непрерывно вереща. Наконец я не выдержал и подставил одному из них ножку. Второй с разгону налетел на него, и оба покатились кубарем.

— А ну, тихо! — рявкнул я. — Хотя бы попытайтесь держаться с достоинством!

Они молча уставились на меня.

— Так-то лучше.

— Знаешь, что я тебе скажу… — Один бес ткнул в бок второго и указал в мою сторону. — А ведь следующим может оказаться он!

— Ага. Может, на этот раз он заберет его. Может быть, мы спасёмся!

— Прячься за него! Скорее!

— Я первый! Ты за мной!

И вновь, пошла катавасия, настолько недостойная и постыдная — каждый из бесов норовил укрыться у меня за спиной, — что моё внимание на ближайшие несколько секунд оказалось полностью поглощено раздачей нескольких абсолютно заслуженных оплеух, звон от которых раскатился по всему городу. Раздавая оплеухи, я случайно поднял голову — и обнаружил, что взбунтовавшийся африт стоит на краю крыши, перекинув ногу через парапет, буквально в паре метров от меня.

Должен признаться, что его вид меня поразил.

Дело было не в золотой маске, воспроизводящей ужасные черты великого волшебника. И не в прядях седых волос, которые торчали из-под неё, развеваясь на ветру. И не в костлявых руках, небрежно упертых в бока, и не в голых позвонках, торчащих над галстуком, и не в пыльном погребальном костюме, болтающемся на костях. Во всём этом ничего особенного не было; я и сам десятки раз принимал обличье скелета — да кто из нас этого не делал? Нет, меня потрясло другое: я осознал, что всё это — не просто облик, а настоящие кости, настоящие лохмотья и настоящая золотая маска. Собственная сущность африта была практически невидима, скрыта где-то внутри останков волшебника. Африт не имел своего собственного обличья — ни на этом, ни на каком другом плане. Никогда прежде не видел ничего подобного.[65]

Чем бы ни занимался этот скелет в течение дня, на месте он явно не сидел: одежка на нём изрядно потрепалась. На коленке у него был этакий стильный разрезик,[66] на плече — след от ожога, а одна манжета выглядела так, будто её драли когтями. Мой хозяин, по всей вероятности, заплатил бы неплохие деньги за этот костюмчик, будь он выставлен в витрине какого-нибудь миланского бутика, однако на почтенном африте эти тряпки смотрелись довольно неприглядно. Тем не менее кости под одеждой были, похоже, целы и в комплекте: суставы работали так хорошо и беззвучно, как будто их только что смазали.

Скелет, склонив голову набок, наблюдал за возящимися на крыше бесами. Мы все замерли, разинув рты, застыв посреди потасовки. Наконец скелет заговорил:

— Вы что, размножаетесь, что ли?

— Да нет, — ответил я. — Просто небольшая свалка.

— Да я не об этом. Просто в прошлый раз вас было двое.

— Подкрепление, — объяснил я. — Они меня вызвали, чтобы я выслушал твои наставления. Ну и, разумеется, чтобы ты меня съел.

Скелет завертелся волчком на краю крыши.

— Чудесно! — воскликнул он. — Наконец-то моё красноречие и прямота оценены по достоинству! А вы, бесы, куда умнее, чем кажетесь.

Я оглянулся на Тиббета и его приятеля — те стояли как вкопанные, разинув рты и капая слюнями. Заяц, попавший в луч фар, и тот взглянул бы на них с презрением.

— Нет, — сказал я, — я бы на это не рассчитывал.

В ответ на моё искрометное остроумие скелет разразился пронзительным хохотом и, вскинув руки, исполнил импровизированный танец с элементами чечетки. Метрах в пятидесяти за его спиной, точно застенчивые подростки, прятались за трубой двое джиннов. Джинны смотрели и выжидали.[67] Так что, можно считать, нам удалось окружить кости Глэдстоуна.

— Вы, похоже, в приподнятом настроении, — заметил я.

— А почему бы и нет? — Скелет остановился, прищёлкнув костяшками пальцев, точно кастаньетами, в такт финальному удару каблуков. — Я на воле! — воскликнул он. — На воле мне раздолье! Это стих такой, если ты не заметил.

— Ну да… Стих неплохой…

Бес задумчиво почесал затылок кончиком хвоста.

— Но ведь вы по-прежнему находитесь в этом мире, — медленно произнёс я. — Или, по крайней мере, мне так кажется. Значит, вы не можете считать себя полностью свободным, разве не так? Свобода приходит только тогда, когда порвешь узы и вернешься к себе домой.

— Я и сам так думал, пока лежал в этом вонючем саркофаге, — ответил скелет. — Но теперь я так не думаю. Взгляни на меня! Я могу идти куда хочу, делать что захочу! Захочу поглядеть на звезды — могу глядеть сколько моей душе угодно. Захочу побродить среди цветов и деревьев — пожалуйста. Захочу поймать какого-нибудь старикашку и зашвырнуть его на середину реки — нет проблем! Мир взывает ко мне: «Вперед, Гонорий! Делай всё, что тебе нравится!» Так вот, бес: это и называется свободой. Так или нет?

Говоря это, он сделал угрожающее движение в мою сторону. Его пальцы судорожно скрючились, а в пустых глазницах под маской внезапно вспыхнули убийственные багровые огоньки. Я поспешно отпрыгнул назад. Мгновением позже багровые огоньки слегка угасли, и скелет вновь принялся весело приплясывать.

— Взгляни на этот закат! — вздохнул он, словно говоря сам с собой. — Прямо как кровь с плавленым сыром.

— Восхитительный образ, — согласился я.

Несомненно, бесы были правы. Африт совершенно безумен. Но, безумен он или нет, кое-что все ещё