увидел, что я тогда очень хорошо сделал свою работу — возможно, мой актерский опыт способствовал быстрому запоминанию. Сообщение я переслал, очень стараясь не оставлять никаких признаков, которые помогли бы идентифицировать меня, на один адрес в Брюсселе, где проживал, пожалуй, самый предприимчивый разведчик нашей секретной службы. Для страховки я через три дня послал ему еще один экземпляр. [15] Но копирку я решил отправить сам, опасаясь доверить ее какому-либо посреднику, каким бы честным и ловким он бы ни был. Британская секретная служба в своей работе против Германии использовала резидентуры в Голландии и в Швейцарии. Там наши агенты работали под видом самых обычных торговцев — причем именно торговлей они и занимались в свое свободное время. Я хранил в памяти с полдюжины адресов, куда мог бы отправить письмо. Но, конечно, тут была опасность, что один из этих адресов уже раскрыт немцами, которые, разумеется, будут перехватывать и контролировать все письма, направленные туда. [16] Но случилось так, что старый друг моего отца работал техническим экспертом на большом электротехническом заводе фирмы «Маас и Ко.» в голландском городе Эйндховене — фирмы, известной сегодня всем в мире как производитель и радиооборудования, и электрических лампочек. Этот старый друг семьи никак не был, конечно, связан с какими-либо шпионскими делами, и не собирался этим заниматься, предпочитая самую спокойную и безопасную жизнь, которую только может вести человек. [17] Но до того как отправиться в Германию, я, на всякий случай, попросил своего отца написать ему письмо. В нем отец попросил его тут же переправлять любое поступившее ему письмо, которое он не понимал, в Англию. Я не слышал от отца, согласился ли его друг, но у меня не было в этом сомнений. Хотя этот пожилой джентльмен оцепенел бы от ужаса от одной мысли, что его используют в качестве шпиона, у него не было возражений против переправки писем, поступавших на его адрес.
Итак, мой план был таким. Я пригласил Аммера отпраздновать вместе Рождество, поскольку отпуск ему так и не предоставили, в одном отеле в Льеже. Там я написал одно или два письма, воспользовавшись конвертами и парой листов писчей бумаги с логотипом отеля. Я написал господам из фирмы «Маас и Ко.» под видом одного из их коммивояжеров, десятки которых, разумеется, работали в Бельгии и Германии даже во время войны. В письме я рассказал, что нашел очень важного клиента и намерен получить от него большой заказ — у большого концерна в Льеже произошла авария, и электрооборудование вышло из строя, потому требуется его полностью заменить. Я приложил полную электросхему и спецификацию требовавшегося оборудования и попросил их как можно быстрее прислать мне свою оценку, указав адрес, где я буду находиться через неделю. Чтобы все отделы оценочной секции могли работать сразу, написал я, я напечатал спецификации в трех экземплярах и приложил все три копии. Я сделал это, скопировав спецификацию из каталога электрооборудования — совершенно обычное дело для того, чтобы любая фирма могла сделать свое ценовое предложение. Тогда я приложил письмо к трем копиям спецификации, и случайно одну использованную копирку оставил между второй и третьей копией. Я надеялся (и предполагал), что цензор, когда откроет письмо, подумает именно так. Эта схема не давала абсолютной уверенности, но как казалось, давала хороший шанс на успех — по крайней мере, не меньший, чем обычные методы связи, которым я не особо доверял.
Так или иначе, но это действительно сработало. Друг моего отца получил письмо, очень удивился его содержанию, и вначале едва не воспринял его всерьез — пока не понял, что для коммивояжера абсурдом было бы направлять такой запрос ему, а не в коммерческий отдел, где должны были бы рассчитать цену. Потом он вспомнил о письме моего отца и тут же переслал непонятное послание в Англию. Два дня спустя мой отец отправился в Военное министерство с видом триумфатора, потому что природное любопытство, конечно, побудило его тщательно проверить лист копирки, а с расшифровкой у него тем более не возникло трудностей. Его не разочаровал и прием, оказанный им обычно столь флегматичным офицером разведки, который неожиданно расплылся в довольной улыбке, увидев маленький листок копирки, который положил ему на стол мой отец.
Возможно, не мне стоило бы об этом говорить, но этот случай раскрытия тайны был одним из самых важных в истории всей войны. Мало того, что был раскрыт план крупномасштабного наступления Фалькенхайна, но мне удалось даже дать его приблизительную дату — за недели окончательного определения дня начала операции. В своем сопроводительном письме я указал, что весь комплект оборудования обязательно будет поставлено до конца февраля.
Так что, когда из полевой открытки, посланной мне (якобы от брата-офицера, сидевшего в английском лагере для военнопленных) я узнал, что мой план удался, я откинулся на стуле в моем доме и громко хихикал. Я чувствовал, что мне действительно удалось сделать что-то важное. Ведь тут Фалькенхайн планировал застать французов в Вердене врасплох. Теперь мое предупреждение даст им, по крайней мере, шесть недель для подготовки. За это время они смогли бы так подготовиться, что буду в состоянии распылить и сорвать угрожающее им наступление.
Но что из всего этого вышло? Сейчас весь мир знает историю Вердена: как Жозеф Жак Жоффр сменил статус этой крепости, чтобы получить его гарнизон под свое непосредственное командование; как войска на месте видели признаки неизбежного наступления; как комендант Вердена, генерал Кутансо, разделял это мнение, но был немедленно отстранен, как только высказал его; как полковник Эмиль Дриан, депутат от Нанси и известный военный писатель, послал предупреждение прямо генералу Жозефу Галлиени, который был Военным министром; как Жоффр высокомерно отверг с порога эту идею в своем известном ответе (который может послужить стандартным примером смешной и глупой волокиты во всей истории), воскликнув: 'Но так как эти предчувствия основаны на сообщениях, в которых утверждается о недостатках в состоянии обороны, я прошу вас определить их авторов. Я не могу быть партией по отношению к солдатам под моим командованием, предоставляя правительству по иным каналам, кроме субординационных, жалобы или протесты относительно выполнения моих приказов. Это сделано с намерением серьезно подорвать дух дисциплины в армии'.
Что же это за положение вещей, при котором командующий предпочитает не получать вообще никакой иной информации, кроме той, которая поступает к нему исключительно официальным и бюрократическим путем!
Если Жоффр не прислушался к предупреждению полковника Дриана, конечно, тем более, он не прислушался бы и к моему. Мое донесение, вместе с копиркой, было вовремя передано французскому командованию с сопроводительным листом, где объяснялось, что эти сведения поучены от британского офицера, заслуживающего всяческого доверия. Вероятно, ошибку совершило наше Военное министерство. Им следовало послать мое донесение не Жоффру, а Галлиени. Тогда, возможно, срочно были бы предприняты решительные действия, потому что Галлиени был именно человеком действия, не одним из тех, кто спокойно уходит спать каждым вечером, что бы ни происходило на поле боя. Конечно, моя личная гордость была уязвлена, когда я узнал впоследствии, что риск, которому я подвергался, не принес никакой пользы, но особенно больно мне было слышать в последующие недели об огромных потерях, которые понесли храбрые французские «пуалю» по причине полной неготовности. Сегодня все знают, насколько близки были немцы к достижению своей цели — прорыву французской обороны. Каждый знает, как тонка была грань, отделявшая немецкое наступление от полного успеха — от победы, которая могла бы изменить ход всей войны. И как легко можно было бы избежать огромных потерь, которые понесли французы в дни этой отчаянной обороны! «Можно было бы» — самая печальная фраза на любом языке.
ГЛАВА IV
