приказали, к моей тайной радости, немедленно явиться в Генеральный штаб, в то время располагавшийся в маленьком городке Шарлевиль-Мезьер, буквально сразу же на французской стороне франко-германской границы, на реке Мёз (Маас). Именно туда я и поспешил. Меня распирало любопытство — что мне придется делать? В какой отдел меня направят? Естественно, я надеялся попасть в оперативное управление, потому что там я получил бы самый лучший доступ к планам и намерениям немцев.
На этой стадии мне требовалось точно прояснить мое положение. Во всех практических вопросах я должен был выступать как немец. Моя жизнь зависела от того, смогу ли я успешно “влезть в шкуру” человека, роль которого я выбрал для себя. Любая оговорка, очевидно, оказалась бы фатальной и мне нельзя было еще раз рассчитывать на счастливый случай, который подвернулся мне тогда в Лансе. Здесь в спокойной атмосфере штаба не было суматохи и неразберихи, свойственных прифронтовой полосе. Тут все происходило с осмотрительностью, и я не смогу полагаться на удачу. Было понятно, что мне придется выполнять работу, на которую меня направили, и выполнять ее нужно будет хорошо, в противном случае мне просто не удастся задержаться на этой должности. В немецкой армии, в отличие от британской, для того, чтобы попасть в Генштаб недостаточно было происходить из хорошей семьи — нужно было обладать очевидными и неоспоримыми способностями и знаниями. Кроме того, офицер Генерального штаба обязан был пройти обучение в Академии Генерального штаба, где ему давали самое лучшее военное образование в мире. Это было одной из тревоживших меня трудностей. Адольф прошел такое обучение, а я нет. С другой стороны я уже пятнадцать месяцев прослужил солдатом! Что ни говорите, но пятнадцать месяцев в действующей армии для человека, умеющего смотреть и слушать, могут оказаться не менее ценными, чем даже три года в самом лучшем военном учебном заведении.
Я, разумеется, был обязан не подвергать мое положение риску по пустякам. Мне было бы легко собирать фрагменты информации, которая была бы ценной, нет, скорее бесценной, для британского и французского командования, но с самого начала я намеревался (и в категорической форме потребовал этого в Военном министерстве в Лондоне) рисковать своей работой и жизнью только в самых важных случаях. Пусть мне было не по нутру эффективно исполнять обязанности штабного офицера в армии противника и тем самым, возможно, помогать немцам лишать жизни англичан и французов. Но, несмотря на это, передо мной открывалась перспектива сослужить моей стране такую службу, которая намного перевесила бы такие небольшие беды, потому что, увы, чего стоит жизнь одного человека на войне? Погибший солдат — огромная потеря для его родных и друзей, но чтобы произвести впечатление на ум военного, вам следует говорить о смерти тысяч человек. Ради моей работы мне пришлось отбросить человеколюбие и превратиться в настоящего профессионального солдата, рассматривая, как настоящий полководец, людей так же, как пешек в шахматной игре. Если военный думает по-другому, если он позволяет человеколюбию взять верх над разумом, он не станет по-настоящему успешным командиром. Как раз в ту минуту, когда он должен быть жестоким и беспощадным, его сердце подаст голос вместо его ума, и сражение будет проиграно.
Потому я намеревался поступать следующим образом: выполнять свою работу хорошо и тщательно, в настоящей немецкой манере, и таким образом завоевать доверие моих начальников. Если мне это удастся, тогда однажды жизненно важная информация сама попадет в мои руки. В таком случае, но только в таком случае, я был готов рискнуть всем.
Это было бы сравнительно легко, если бы я не переживал из-за того, что мне придется переправлять в Англию целую кучу донесений. Как это делать? Помимо всего, с какой вероятностью противник при необходимости сможет выйти на след отправителя? И я совсем не доверял большинству агентов, действовавшим во Франции и в Бельгии. Из каждых трех агентов, возможно, один был искренним мужчиной (или женщиной!), занимавшимся шпионажем из любви к своей родине, а не ради британского золота. Но кто сможет мне сказать, кто из агентов является этим одним порядочным человеком, а кто — двумя другими? Поэтому вопрос связи — самый сложный для разведчика. [12] Я снова сошлюсь на обычный шпионский роман, в котором показано, как искусно — порой слишком искусно — шпион получает информацию, но совершенно опускается намного более серьезная проблема: как этот шпион передает собранную информацию в свой центр. С самого начала я решил, что только в самых чрезвычайных обстоятельствах воспользуюсь услугами сети организованных “почтальонов” и никогда не буду применять шифры и чернила для тайнописи, которые так любят шпионы из романов. Я разработал свои собственные методы связи — намного проще, чем описанные в популярной литературе, но очень эффективные, которые немецкие цензоры практически не могли бы разоблачить. Дальше все зависело от проницательности умных голов, которым эти сообщения направлялись. И следует сказать, в противоположность превалирующему сегодня мнению, Военное министерство НЕ было полностью заполнено идиотами от рождения. В действительности, каждое послание, которое я послал на родину, было правильно расшифровано и понято.
Мне приказано было явиться с рапортом к генерал-майору Цёлльнеру, начальнику штаба генерала Эриха фон Фалькенхайна, который, как известно, был начальником Генерального штаба. А это значило, что именно он был настоящим Главнокомандующим германскими войсками. Номинальным Главнокомандующим, конечно, оставался Кайзер, но его реальное влияние всю войну было ничтожным, и никто, похоже, даже не делал вид, что консультируется с ним. Тут, видимо, стоило бы объяснить нашему читателю особенности немецкого принципа командования. У каждой немецкой армии был командующий, которым был обычно кто-то из принцев либо весьма достойный генерал из какого-то старинного рода. В качестве помощника у командующего был начальник штаба, и во всех практических вопросах именно начальник штаба командовал армией. Если группы армий под командованием Германского Кронпринца и Баварского Кронпринца Рупрехта готовились к битве, то для обсуждения вопросов подготовки к сражению встречались не Их Королевские Высочества, а соответствующие начальники штабов. Уверен, что сейчас всему миру уже известны взаимоотношения между фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом и его начальником штаба.
Я не ожидал, что удача будет сопутствовать мне всегда. Меня направили не в оперативное, как я надеялся, а в разведывательное управление. Но, во всяком случае, это было практически ничуть не хуже, особенно в немецкой армии, где разведке уделялось очень большое внимание и к ее пророчествам и предупреждениям прислушивались куда больше, нежели в армиях стран Антанты. Я на своей шкуре испытал, как разведка британской армии проводила огромную работу и готовила удивительно точные прогнозы, которые, однако, полностью игнорировало оперативное командование. У французов положение было еще хуже.
Моим шефом оказался полковник Вальтер Николаи, возможно, самый успешный офицер разведки из всех стран, участвовавших в войне. Он принял меня очень тепло и объяснил, что попросил назначить меня именно к нему из-за моего знания Англии, которое я приобрел не только за несколько недель плена, но, прежде всего, благодаря посещениям моих английских родственников в довоенное время. Он также был наслышан о моем великолепном английском. Он проверил меня и остался вполне доволен. Затем я узнал, что моей работой будет именно та, которой я так хотел бы избежать — разведка против моей страны. Но, во всяком случае, дело было сделано — и, конечно, при необходимости я всегда мог бы незаметно опустить что-то жизненно важное из своих докладов.
Через несколько дней, которые я использовал для изучения рутинной работы в штабе, меня посадили в маленькую комнату вместе с двумя другими офицерами. Здесь мы занимались массой донесений, поступавших из немецких дивизий, корпусов и армий, действовавших против англичан. Тут были захваченные британские приказы, сообщения о частях на передовой, отчеты о допросах военнопленных и так далее. Моя работа первые пару месяцев состояла в идентификации различных британских дивизий на фронте, определения их номеров и если возможно — точного их расположения. Если у меня возникали
